Заполнив погружные цистерны, субмарина безвестно канула в безмятежное царство подводного мира. И тогда я понял, что, в сущности, у нас с Вийви нет будущего, мы вообще ничтожно мало знаем друг о друге – имя да то, что где-то работаем, служим. Не хочется думать, что мы потерялись навеки, может, нам удастся когда-нибудь встретиться в живом человеческом муравейнике. Но – когда и как?..

В сердце непрошенным гостем уже прокрадывается грусть, а на губах всё ещё горит, тлеет мед цветов, и в ушах звенит доверчивый стон осин…

– Кого я вижу?!.. Перепёлкин!.. Ты ли это?

В гулком вестибюле штаба старый однокашник раскрыл мне картинные объятия. Далее – как обычно:

– Привет, Андрей!.. Каким ветром?.

– Салют!.. Как жизнь в подводном царстве?..

– Нормально. А у тебя – в надводном?..

– Вяга хеа! – как говорят эстонцы.

Андрюха не без гордости выставил руку с сине-бело-синей повязкой дежурного офицера и расплылся в улыбке:

– Растем-с!..

Он сотрясал мою руку добрых три минуты.

– Вот ты в какую кают-компанию вхож!..

– У тебя тоже компания не хуже…

И тому подобное.

В общем, я задержался на три минуты, но просторный зал политуправления был уже полон. У задней стены, под портретной галереей основоположников марксизма-ленинизма и текущих лидеров компартии, сидели три адмирала во главе с командующим. Командир моей подлодки, капитан второго ранга Косторжевский, стоял за трибуной и листал конспект. Он встретил моё появление хмурым, недовольным взглядом, кивнул в сторону адмиралитета: мол, у них проси разрешения. Пришлось щелкнуть каблуками, обратиться к командующему:

– Виноват, товарищ вице-адмирал, задержался!.. Разрешите присутствовать?

Г. Ф. приспустил голову, глянул поверх очков. В вылинявших голубоватых глазах, как рыбы в воде, стояли довольство собой и недовольство окружающим миром. Казалось, человек явился на наш семинар прямо из ставки Сталина. Короткие холёные усы, густой бобрик волос, благообразное серебро седины. Розовые мясистые щеки поблескивали от обилия кремов. Солидный живот Г.Ф. держал его перед собой с принятой в верхних кругах важностью. Единственное, что отправляло нас к современности – форменная одежда, изменившаяся со времен войны.

– Это что, твой, Семен Семенович? – спросил он у Косторжевского.

– Мой, – скривившись, кивнул тот.

– Ну, батенька, подводишь ты своего командира, нехорошо! – процедил командующий устало-небрежно, оглядывая меня холодным и колючим, как ломанная сталь, взглядом.

Я стоял, вытянувшись и помалкивая. Пускаться в объяснения с командующим глупо.

– Чего молчишь? – спросил Г.Ф. – Фамилия?

– Капитан-лейтенант Перепёлкин, БЧ- два, три, товарищ вице-адмирал!

– Что ж ты, Перепёлкин, мать твою, ставишь своего командира буквой «зю»?!.. Торпедист должен быть точен, как хронометр!..

– Виноват. Хронометр и подвёл, – я выставил напоказ наручные часы.

– Так выброси их к бениной матери! Да побыстрей швартуйся за стол.

Молодые офицеры подобострастно хохотнули. Я расстегнул ремешок; садясь, швырнул часы в раскрытое окно со второго этажа. Они зашелестили внизу, в кустах сирени, вспугнув стаю воробьёв. В актовом зале сделалось тихо, как в подводной лодке на глубине двести метров. Все инстинктивно втянули головы в плечи. Г.Ф. отвесил малиновую губу.

Механически проследив за моими часами и убедившись, что они благополучно улетели, командующий надулся, как черноморскый бычок.

– Что за фокусы, мать вашу!? – хмыкнул он. – Ты, я вижу, батенька, ещё тот орёл!..

Продумав, он отстегнул свои командирские с золотым браслетом и кинул мне через стол.

– Лови, каплей!.. Один – ноль в твою пользу!..