Уж не знаю, сколько в его исполнении было иронии, намека или чего-то еще, но играл он гениально. Я же думал о том, что Эля идеально выбрала время для своего появления и исчезновения.
Она, наверное, и не догадывалась, что застала один из самых комфортных сезонов у нас дома – с уютными вечерами, яркими кострами и песнями под баян.
Когда наступали холода, котел включали не сразу: в начале было принято не замечать понижение температуры. Это считалось дурным тоном. Просто каждое утро возникал новый парад чудовищ. Бабушка могла выйти из своей спальни в собачьей шкуре и шортах поверх штанов, кто-то, борясь с утренним окоченением, судорожно находил халат с начесом, впитавший все запахи дома за время полугодичной ссылки, кто-то мастерил из чего попало утеплительный клобук на голове (который мог потом сигануть в утреннюю кашу). Откуда-то доставались новогодние носки с выпуклыми оленями на пальцах и носились вместе со шлепками (тапки их не вмещали). Перед завтраком папа, глядя в пол, начинал разминать конечности, стыдливо пряча пар изо рта, а дядя, ответственный за котел, будто не замечал красноречивых взглядов женщин.
– Егор, ты не находишь, что кофе слишком быстро стынет?
– Совсем нет, – отвечал Егор, примерзая нижней губой к чашке.
Если находился человек, который говорил прямо и даже лихо, с авантюрной ноткой в голосе: «А давайте включим котел?» – он тут же подвергался травле. Обвинялся в «мерзлявости» и разгульном, расточительном образе жизни. Подозревался в телесных пороках и бесполезном проживании своей жизни.
Главные фразы дома в этот период: «Еще чеснока?», «Опять пробки вылетели…», «Кто обогреватель включил?»
Но когда котел наконец включали, шкуры сбрасывались – и дом наполнялся забытыми запахами – подсохшей плесени, сушеных грибов, нагретой пыли и шерсти кошек. Так к нам приходила осень. Так произошло и в год знакомства с Элей.
Ничего этого не увидел наш дедушка, который тихо умер в одной из местных больниц. В ночь перед его уходом по его просьбе я привез в больницу электрообогреватель: в палате было очень тепло, но дедушка постоянно мерз.
Через полгода после Элиного отъезда нам пришло два письма – мне и Леше. Рома, старший брат, был отбракован. Видимо, он не прошел тест на здравомыслие. Девочку в шестнадцать лет сложно покорить рассказами про свой исторический клуб с ролевыми играми.
Привет, Глеб!
Я все еще не могу оправиться от путешествия в ваше милое и гостеприимное село, хотя и прошло уже столько времени! И, представляешь, я так хотела написать вам, но будто не могла найти повод. Это так странно, знаешь. А когда я узнала, что вашего дедушки не стало, не написать я уже не могла. Это как будто напомнило мне о том, что все очень зыбко и что даже тот прекрасный мир, который я увидела у вас, может исчезнуть. Однако я так благодарна судьбе за то, что успела познакомиться с Романом Александровичем!
В августе, когда я вернулась в Анапу, на меня обрушилась куча дел, связанных с подготовкой к школе. Я вновь поняла, что этот «барьер» из пятерок, который я себе выставила в конце прошлого учебного года, должен быть снова преодолен. Да, я не идеальная отличница, но у меня есть один трюк: за неделю до 1 сентября я начинаю изучать предметы, обкладываюсь учебниками. Родители не настаивают на этом, но они дают мне понять, что одобряют это дело. Периодически мама даже тихонечко преподносит мне дары в виде мороженого или «Баунти». И все же. Каждый раз, когда я зарывалась в учебники, каждый раз, когда я уставала и в отчаянии падала лицом в очередную книгу (те, что постарее, пахнут дешевым шоколадом), я вспоминала ваше село, ваш дом. Даже от воспоминаний о треске костра, один из огоньков которого все же прожег мне юбку тогда, мне становилось хорошо.