– Какие? – поинтересовался я.

– Бешеные…

– Большие шкафы очень громко падают, дорогая моя чужестранка, но чтобы после они делились об этом – для меня новость. Так всё же, пломбир или пломбир?

Рыжая кукла увела в сторону вышедшей в зал кафе официантки свой изумрудный взгляд, обиженно нахохлилась и забавно выпятила губу.

– Нам два пломбира, миледи, с мёдом и орехами, – сделав выбор за обоих, обратился я к официантке. – И попросите шеф-повара выбрать для нас самые свежие добавки, иначе вот эта девушка будет жаловаться на него в прокуратуру района.

Официантка вяло ухмыльнулась, так и не приняв вызова в раскачиваемую мной игру, и, молча развернувшись, направилась в кухонное закулисье.

– А ты откуда знаешь, что мой отец работает в прокуратуре? – сделав «круглые глаза», зашептала Оксана. – Саша рассказал?

Я пожал плечами.

– Никто мне ничего не рассказывал. Это была просто шутка.

Девчонка молча смотрела на меня.

– Да ладно тебе, – продолжил я с усмешкой. – Да пусть хоть инспектор по делам несовершеннолетних, что это меняет?

– У меня очень непростые отношения с отцом, – с неохотой ожила Оксана. – В нашей семье словно в солдатской казарме, всё расписано по секундам. Подъём, обед, отбой…

Я накрыл лежащую на столе руку девушки своей рукой.

– А ты откуда знаешь, как живут в солдатской казарме?

Пальцы касались нежной, бархатной поверхности руки, вызывая во мне неожиданную внутреннюю теплоту. Разительный дисбаланс цветов кожи наших рук, подчеркнутый белизной накрахмаленной скатерти, бросался в глаза, заставляя задуматься о парниковой природе этого оранжевого цветка.

– Ты совсем не выходишь на улицу? – кивая в сторону наших рук, спросил я.

– С чего ты взял?

– Загара совсем нет. Руки – самые открытые солнцу поверхности, а они у тебя белые как молоко.

– Я ведь рыжик, ты что, забыл? – с улыбкой отозвалась она.

– А причём здесь это?

– Генетика. У рыжих почти полностью отсутствует чёрно-коричневый пигмент. В средние века нас считали бесовским отродьем, ведьмами, нечестью. Не боишься…

В этот момент подоспело мороженое.

Мы долго сидели за уютным столиком и наслаждались чудесным вкусом и прохладой парфе, вволю заряженного медово-ореховым муссом.

– Эх, вот бы ещё заваренный на песке кофе, – проблеял я, облизывая ложку. – Я стал бы совершенно счастливым человеком.

– Так в чём проблема? Пошли ко мне, и я сварю тебе кофе.

Девушка, отставив почти не тронутую сладость, с озорным огоньком в глазах уставилась на меня, ожидая ответа. Взгляд был открытым и по-детски нахрапистым. Отследив внутри себя некую неловкость, я отвёл глаза.

– Тебе не понравилось? – кивнул я в сторону её креманки.

– Понравилось, только на мёд и орехи у меня аллергия.

Она всё так же открыто, с играющей на губах улыбкой смотрела на меня.

– Ты рисовать умеешь? – перевёл я разговор в другую плоскость, пытаясь скрыть неловкость.

– Что?

– Люблю раскрашивать всё, до чего добирается мой взгляд: люди, машины, дома, сложные запахи, старые воспоминания.

– А разве у запахов есть цвета?

– Всё зависит от их качества и степени наполненности.

– Ты странный, – продолжала разглядывать меня рыжая ведьмочка. – Я почему-то не помню тебя. Мы ведь ходим в одну школу.

– Иногда не замечают тех, кто не очень-то хочет, чтобы их замечали.

– Я хочу поглядеть на тебя, когда ты был маленьким. У тебя есть семейный альбом?

– Не люблю фотографии.

– Почему? – удивилась она.

– Они стирают грань между вчера и завтра. Не люблю, когда у тебя отбирают право на память.

– Странно…

Оксана едва уловимо дёрнула губами, на миг проявив лёгкую улыбку.

– Ты чуть старше меня. А кажется, будто я говорю со стариком… Проводи меня домой. Мама скоро приедет, а я угощу тебя кофе.