В моей семье все были сплошь неверующими, но мать прятала в шкафу маленькую икону, на которую молилась при моем рождении. Никто не водил меня в церковь, не говорил со мной о Боге, но тем не менее я с детства твердо знал, что Бог есть, и мне не надо было ничего объяснять и доказывать. Моя нянька, простая деревенская женщина, называла меня почему-то не Леонидом (это имя ее чем-то отпугивало), а Алексеем. Поглаживая меня по голове, она приговаривала: «Алексий, Божий человек», и мое сердце сладко замирало, меня, совсем маленького, охватывало непередаваемое чувство восторга, неземного блаженства оттого, что я не просто так, папин или мамин, что я – Божий. Каково же мне было потом узнать, что Даниил Андреев умер 30 марта 1959 года, в день Алексия, Божия человека!

Когда я уже учился в школе, сначала обычной, а затем английской, и атеистической пропагандой стала снова внедряться, неким образом навязываться гипотеза Штрауса[30], что Христа не существовало, что это миф (ее отголоски мы слышим в романе «Мастер и Маргарита»), и мои начитанные, просвещенные учителя всячески пытались убедить меня в этом. С доброй, чуть снисходительной улыбкой они внушали на уроках, что Христа попросту не было. Вот не было – и все тут, поймите вы, несмышленыши! Глупенькие вы, поймите! Я же, слушая их, в душе молился: только бы Он был, только бы они не отняли у меня Христа, только бы всесильная наука не привела доказательство, которое заставило бы последних упорствующих, в том числе и меня, покорно склонить голову перед ее неотразимой смердяковской логикой: «Про неправду все написано»[31].

Если не было Христа, если все написанное о Нем в Евангелиях неправда, выдумка, миф, то я отказывался видеть какой-либо смысл в собственном существовании, мне не хотелось жить.