Роман и Роза Даниила Андреева. Записки странствующего энтузиаста Леонид Бежин
© Бежин Л.Е., 2024
© ООО «Издательство «Этерна», 2024
От автора
«“Роза Мира”? Да, было любопытно взять в руки, тем более что столько о ней слышал, купил, пытался читать, но как-то, знаете, не пошло. Непонятно. Вы уж извините, отложил. Поставил на полку. Может быть, еще вернусь, хотя… не уверен, вряд ли. Вот если бы кто-нибудь мне доступно объяснил, растолковал, подсказал, тогда я бы попытался еще раз ее одолеть, дочитать до конца эту самую “Розу”, но самому как-то боязно – не решаюсь» – таких признаний мне доводилось слышать немало. И все они сводились к тому, что «Роза Мира», конечно, влечет, притягивает, будоражит воображение, даже завораживает. Но, признаться, что-то мешает ее до конца понять, уяснить, что в ней, собственно, написано: какое-то препятствие возникает, барьер. К тому же и батюшки в церкви ее ругают… «А хочется, как ни странно, очень хочется, хотя, казалось бы, я так далек от всякой мистики, от соприкосновения с всякими там потусторонними мирами. В этом смысле я глыба – меня не сдвинешь. Но в то же время ведь не зря у Маяковского сказано: “Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется”.
Вот и мне тоже – многое… Без этого жизнь как-то скучна, однообразна, лишена подлинного смысла. Ну, живешь, коптишь небо, зарабатываешь на хлеб насущный, вечно спешишь куда-то, воспитываешь детей, утираешь им носы, а дальше-то что? И в конечном итоге зачем все это? “Роза Мира” же приоткрывает окошко, дает надежду. Поэтому, повторяю, хочется, но как подступиться? Как?..»
И нечто подобное этому мне не раз говорили, причем самые разные люди – во всяком случае, те, кто хоть что-то читает, а не тыкает бессмысленно в свой мобильник. Я старался им разъяснить, приводил различные примеры, ссылался на «Божественную комедию» Данте, где тоже повествуется о запредельных мирах и встречах с их обитателями – грешниками в аду и праведниками на небе. Знакомил с различными эпизодами из биографии Сведенборга[1], для которого проникнуть в этот самый запредельный мир было равнозначно тому, что высунуть руку в форточку. Ну и конечно, наш Владимир Соловьев[2], который, работая в Британском музее, услышал призыв неведомого вестника: «Будь в Египте!..» И поспешил, поспешил в пустыню, где ему явилась сама вечная женственность в образе Софии Премудрости Божией.
Вот так же и Даниил Андреев – с тою лишь разницей, что ему потусторонний мир открылся во Владимирской тюрьме, куда он был водворен за написание и чтение близкому кругу друзей опального романа «Странники ночи», сожженного Лубянкой.
Словом, существовала огромная, богатая, разветвленная традиция вне конфессиональных мистических откровений. Пример тому – хотя бы воительница Жанна из Арка[3], слышавшая голоса, побуждавшие ее к ратному подвигу (Церковь же осудила Жанну как ведьму и сожгла на костре). И уж насколько гречанка Сапфо[4] была далека от благочестивого поведения, но и ей после пирушек и винных возлияний с лесбийскими девами, по-видимому, что-то являлось:
Поэтесса, а вот поди ж ты – сам Гермес ее посетил.
«Да?! Удивительно!» – искренне изумлялись собеседники, слыша мой рассказ, но я чувствовал, что одного рассказа все-таки мало, чтобы их убедить. Нужно что-то большее – книга!
Тогда я решил написать книгу, тем более что судьба подарила мне путеводное знакомство с Аллой Александровной Андреевой, верной спутницей и вдовой поэта, пострадавшей так же, как и он, прошедшей через мордовские лагеря. А уж она свела меня со многими из тех, кто хорошо знал ее мужа.
По сохранившимся отрывкам, пересказам и контексту всего творчества Даниила Андреева, его стихам и прозе, мне удалось восстановить, насколько это возможно, сожженный на Лубянке роман «Странники ночи».
А главное, я попытался по мере своих сил объяснить, растолковать читателю, что же такое «Роза» – эта странная русская книга, грандиозный свод всевозможных сведений о потусторонних мирах. Каковы ее главные идеи, структура, основные понятия. Наконец, если кому-то кажется странным, чуждым, пугающим язык этой книги, то я постараюсь показать, что он не выдуман, не создан искусственно, а чутким слухом расслышан, уловлен – снят с голоса неведомых собеседников, как снимают ток с невидимых проводов.
Шаданакар[6], затомисы[7], Олирна[8] (первый, окрашенный в золотисто-зеленый цвет, слой восхождения). Эти слова доносились будто издалека: их произносили невидимые друзья – собеседники Даниила Андреева. Звучание этих небесных слов не сразу улавливало ухо, оно уточнялось, восполнялось, исправлялось, пока не отлилось в законченную форму. И тогда открылась поэзия, струящаяся фиалковыми отсветами, переливающаяся небесными звонами, непередаваемая поэзия этих слов, рядом с которой кажутся скучными все песни Земли:
Эту поэзию «Розы» я тоже надеюсь донести до читателя.
25 мая 2023 года, Москва
«В дому Отца Моего обители мнози суть».
Евангелие от Иоанна
«Я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: “В дому Отца Моего обители мнози суть”. На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оныя небесные обители, и молил Господа Иисуса Христа, чтоб показал мне эти обители. Господь не лишил меня Своей милости. Вот, я был восхищен в эти небесные обители. Только не знаю: с телом ли, или кроме тела, Бог весть: это непостижимо. А о той радости и сладости, которые я там вкушал, сказать тебе невозможно».
Серафим Саровский
Часть первая
В поисках Розы
Глава 1
Размышление над эпиграфами
Что ж, эпиграфы прочитаны. Надеюсь, что и ты, любезный читатель, пробежал их глазами. А теперь поразмышляем или даже, особо не умствуя, отдадимся непосредственному впечатлению – наплыву чувств от прочитанного, ведь преподобный Серафим говорит о своей радости и сладости, а они заразительны, эта радость и сладость.
Вот и мы откинемся в кресле, слегка прикроем глаза, забросим руки за голову, примем мечтательную позу (а это иногда не возбраняется) и попытаемся себе ответить, почему нам стало так хорошо. А ведь и вправду хорошо от этих слов, поставленных рядом, из Евангелия от Иоанна и из беседы Серафима Саровского. Хорошо, несмотря на некоторое смущение, которое эти слова вызывают и в котором мы не можем себе не признаться. Уж такие мы чуткие ко всем затаенным движениям, смутным брожениям, нераспознанным зовам своей души и мнительные, опасливые, воспаленно пристрастные в их оценке.
И тем не менее, признаваясь, ловим себя на том, что все же… нам хорошо, несказанно хорошо, как будто вдруг освободились от тяжкого груза, стало легко дышать, разошлись пасмурные, низкие, рыхлые облака, и приоткрылись горизонты, высветилась даль, показался бесконечный простор небес. Ведь сам Христос сказал: «Обителей много». И даже постоянно говорил, вновь и вновь повторял, ведь речи Христа в Евангелии Иоанна – не единожды, а много раз им от Него услышанное, выношенное, продуманное и часто по-своему, со своими оттенками смысла выраженное. Как полагают исследователи, каждая речь Христа в Евангелии – маленькое богословское построение, своеобразный трактат самого Иоанна. Значит, мысль о множественности, бесконечности духовных миров ему, безусловно, дорога, он захвачен, вдохновлен ею.
Но в то же время Иоанн не развил, не развернул ее, а, напротив, придал ей несколько завуалированную (забегая вперед: вуаль – одно из любимых с детства, обожаемых до немого восторга слов… впрочем, нет, об этом чуть позже) форму. Иначе говоря, он не стал переводить с символического, образного языка (в доме – обителей) на язык философского дискурса, греческого любомудрия. Собственно, почему?
Да потому что о таком нельзя, это сокровенно, для немногих, для избранных, для пламенеющих одиночек. А при этом уже есть церковь, складывается канон, появляются апокрифы, осуждают и клеймят еретиков и нарождается ортодоксия – отсюда и невольное смущение. И смущение Иоанна (он ведь и сам борец с гностиками, многое в его Евангелии направлено против них), не позволяющее ему развить мысль, и наше собственное навязчивое смущение, которое удерживает нас от мечтательных поз. Ведь за те века, что разделяют нас с Иоанном, одиночек стало меньше, а ортодоксия усилилась, окрепла, умножилась, разрослась. Поэтому завуалированная форма – самая подходящая для мысли Иоанна: она скрывает тайну от непосвященных, и при этом всегда найдется кто-то, кто отважится, дерзнет приподнять вуаль…
Серафим Саровский – один из таких избранных, пламенеющих (что заложено в самом имени[9]), дерзнувших. Читая и перечитывая в своей келье четвертое Евангелие, он услышал зов Иоанна и отозвался или, как он сам говорит о себе, усладился. Усладился до умильных слез и возжелал видеть обители. И Господь не лишил его милости – он был восхищен. «А о той радости и сладости, которые я там вкушал, сказать тебе невозможно».
