Всё закончилось массовым сборищем бродячих музыкантов и публики на тротуаре напротив кафе. Вокруг все танцевали и пели. Каждый музыкальный коллектив по очереди играл любимые вещи по просьбе молодожёнов, пытаясь перещеголять других музыкантов. Такого веселья Арбат, наверное, не видел никогда. Толпа танцующих и поющих людей уже простиралась до театра имени Евг. Вахтангова. Карета Вождя с бочкой вина, из которой Горбачёвым наливалось каждому желающему, медленно дефилировала то в одну, то в другую сторону – от аптеки, где жила Петровна, до Дома актёра, углы пятого этажа которого украшали тёмно-серые скульптуры рыцарей с мечами.
Андрей невольно поднял голову, вглядываясь в эти зловещие фигуры. Сегодня они не казались ему такими мрачными и суровыми, как обычно. Тёплый свет фонарей Арбата мягко освещал их снизу. Однако не только это придавало им необычную торжественность и загадочность в тот вечер: вышедшая из-за облаков полная луна серебристым светом как нимбом озаряла их головы и плечи. Арбатские рыцари стояли в торжественном молчании, приоткрыв забрала и чуть склонив головы – безмолвно наблюдая за происходящим внизу…
Глава 11
«Распределятели». Первая кровь.
Сильная жара в начале мая сменилась обычной для Москвы июньской погодой: с утра яркое солнце, после обеда – небольшой дождь. Яркая весенняя зелень деревьев и кустарников превратилась в сочную листву, для написания которой природа уверенно взяла тюбик с надписью: «кадмий зелёный тёмный».
Зная наперёд, что с наступлением лета из салонов-магазинов и складов МОСХа напрочь исчезнут краски зелёных и землянистых тонов, Голубые Мечи помчался на Верхнюю Масловку, дом девять – запастись материалом. Здание мастерских Союза художников, построенное на этой улице еще в сталинские годы, олицетворяло собой ту заботу партии и правительства, которой были окружены советские художники 30-50-х годов. Сам Климент Ефремович Ворошилов, после посещения Центрального ипподрома или футбольного матча на стадионе «Динамо», любил наведываться к художникам в мастерские с бутылочкой армянского коньяка и неизменным лимоном – посмотреть, как работают художники-монументалисты, отражавшие величие и масштабность строительства нового светлого общества.
Лаврентий Павлович Берия, хотя любил в основном симфоническую музыку и оперу (втайне, по всей видимости, все-таки больше балет), часто присоединялся к нему. Творческая обстановка в мастерских ему нравилась. Ведь, по сути он тоже был «большой художник», «творец»… и всегда мог по-дружески «помочь» художникам советом, подсказать «своевременную» творческую идею… Соратники Сталина любили позировать художникам-соцреалистам. Сквозь разноцветные стёклышки детских воспоминаний в памяти Андрея всплывала картинка, висевшая на даче деда под Звенигородом с изображением Берии, окруженного улыбающимися детьми с надписью:
«Отчего глаза его так радостно горят?
Лаврентий Палыч Берия смотрит на ребят!»
Краски и материалы вплоть до восьмидесятых годов распределялись, как вещевые пайки. Прежде всего – членам Союза художников, в первую очередь – членам правления. Каждый имел свой лимит и не мог передавать право на приобретение материалов третьим лицам. Заслуженные художники и академики пользовались всем необходимым без лимита. По существу, они уже жили при коммунизме: от каждого – по способностям, каждому – по потребностям.
Всякий раз, попадая в этот распределитель, Голубые Мечи ощущал себя на седьмом небе. Изобилие красок, банок с растворителями и льняным маслом, ровными рядами выстроенных на стеллажах, огромные рулоны льняного холста, листы ватмана и акварельной бумаги ручной катки, недостижимые для простого смертного колонковые кисти и многое-многое другое, радостно пульсировавшее в мозгу с пометкой «дефицит!», было доступно только для избранных, переступавших этот порог. Продавцы – тётя Маша и Валентина Сергеевна – не спеша, с достоинством перемещавшиеся между стеллажами в синих халатах, казались ему ангелами. Они могли выполнить практически любое желание художника: оставить на два часа холст, если не хватало денег, приберечь к следующей покупке немецкий торшон