– Ты что ли бесчинства эти творишь? Те, о которых люди уже не один день бают?

Михалко прятал глаза, опасаясь встречаться с грозным взором разгневанного хозяина. Тут вдруг ожгло Василия страшной догадкой. Понял Василий, что прав он оказался, и аж задохнулся от злости.

– Ты что, смерд, ополоумел?! На дыбу захотел? – И ударил наотмашь по лицу.

Михалко покачнулся, но на ногах устоял. Только замычал обиженно. Из носа стекла тоненькая струйка крови и затерялась в бороде. Вскипая все больше, Василий ударил еще два раза, и только после этого злость понемногу утихла. Голова Михалко моталась из стороны в сторону, что кочан капусты, из разбитого носа текла кровь, заливая ворот кафтана.

Василий отдышался, велел:

– Уйди с глаз моих! Затаись где-нибудь и на глаза не показывайся. Потом решу, что с тобой делать… Забавы свои прекрати, а не то велю оттащить к посаднику, где с тебя шкуру живьем снимут и солью посыплют… Понял меня?

Михалко кивнул головой и скрылся с грозных очей боярина.

Первой мыслью Василия было отдать Михалко в руки палача. Нечего держать возле себя такое чудовище. Еще, не ровен час, прознает кто о бесчинствах его, и на самого боярина падет злое недовольство. Ведь все знают, как близок немой к боярину Колычеву. Поразмыслив немного, не стал этого делать. Девки что – бабы еще нарожают. Людишек испокон века на Руси хватало, и добра этого и впредь в достатке будет. А Михалко, почувствовав вину свою, еще преданней будет. И пойдет за хозяином своим и в огонь и в воду. Только прикажи – любое желание исполнит. На том и порешил.

Через два дня опять позвал к себе Михалко. Взгляд у того был, как у побитой собаки, а на дне черных, словно глубокий омут глаз таился страх. Василий напустил на себя грозный вид.

– Помни, смерд! Еще услышу про бесчинства твои, сам казню, без суда посадского. Запомни доброту мою и служи верно, аки пес.

Михалко бухнулся на колени, схватил руку боярина, обслюнявил всю. Василий брезгливо выдернул длань, обтер о полу халата.

– Ступай! Нужен будешь, позову.

С тех пор перестали пропадать девки, и народ потихоньку стал забывать об аспиде огнедышащем. А Михалко принялся служить боярину еще преданней.

Вскоре после этого появилась на подворье у боярина новая дворовая девка. Имя у нее чудное было – Рогнеда. С виду обычная, но манили к себе ее глаза, скрывающие в себе какую-то тайну. Хотелось один раз окунуться в них и уже никогда не всплывать на поверхность.

Жила она с дедом, древним подслеповатым стариком лет, наверное, девяноста от роду. Родителей Рогнеда не помнила, все время рядом был один дед. Мать задрали волки, когда отважилась одна отправиться в лес в осеннюю пору. Отец сгинул где-то далеко в чужих землях. Подрядился он корабельщиком к купцу одному. Да так и плавал, дома бывал изредка – только наскоком. Дед рассказывал, что и имя народившейся дочери он дал. Наслышался в других странах имен разных диковинных, вот и нарек народившееся дитя не по-нашенски, не по-славянски. Нарек, да и опять исчез. Девчушка со временем подросла и к имени своему привыкла. Дед стал называть ее Рогней. С тех пор так и повелось.

Оставшись одни, дед с маленькой внучкой перебрались на дальнюю заимку. Не сами, конечно, перебрались, а боярин приневолил. Любил боярин потешить себя охотой славной, и для утех охотничьих велел соорудить на берегу лесной речушки заимку. А чтоб порядок там был во всем, отправил туда деда с маленькой еще Рогнедой.

Боярин Твердислав всегда приезжал неожиданно, да не один, а с ближними людьми. Дед знал об этой причуде боярина, оттого в любое время дня и ночи был готов к нежданному наезду. Знал все потаенные тропы вокруг и где какой зверь хоронится. Амбары были всегда полны всевозможных припасов, чтоб попотчевать боярина, когда тот вернется с охоты. Одним словом, крутился, как белка в колесе, со всем приходилось одному управляться. Сноровист был и быстр до тех пор, пока годы не дали о себе знать. Да внучку берег. Когда хозяин наезжал, прятал ее от греха в чаще лесной и строго велел, чтоб на глаза не попадалась. Бог его ведает – какие мысли могут возникнуть в голове у хмельных гуляк?