– Лично мне импонирует остроумие Оскара Уайльда, который, даже умирая, оставался ироничным. Он сказал: «Эти обои меня доконают, кому-то из нас следует исчезнуть».

– О! А сколько достоинства в словах Михаила Романова, который снял сапоги и отдал своим палачам: «Пользуйтесь, ребята, всё-таки царские».

Валентин Борисович задумался, не моргая уставившись в записную книжку.

– Давайте выпьем, – предложил я.

Он встрепенулся:

– Это чьи слова?

– Это мои слова. Я предлагаю вам выпить.

– Нет, – отказался он, – угостите лучше сигареткой.

Я протянул ему пачку. Он выудил сигарету и поблагодарил.

– Вынужден вас огорчить, – сказал я. – Книга, для которой вы собираете материал, уже составлена. Называется «Предсмертные слова знаменитых людей».

Валентин Борисович скривился, словно почувствовал острый привкус изжоги.

– Она составлена бездарно. Автор не имеет собственного стиля. И полное отсутствие своего мнения и трактовки. Он ужасно косноязычен. В его передаче последних минут нет духа времени и обстановки. Ведь иногда достаточно пяти-шести предложений. Но точных, выверенных… Иногда с комментариями, иногда без всяких комментариев.

– Понимаю.

– Но главное не это! Я собираю предсмертные слова не только знаменитых людей, но и простых обычных граждан. Ведь я в своё время семь лет работал бригадиром «Скорой помощи». У меня зафиксировано столько интересных случаев. Конечно, большинство людей хотело бы умереть красиво. Но увы, следует признать, что смерть чаще всего неприглядна и мучительна. И люди уже не думают о том, как выглядят, и последние слова, естественно, не продумывают. Одна женщина выбросилась с девятого этажа, однако смерть наступила далеко не сразу. Она стонала и мучилась. А когда мы приехали, выдавила из себя: «Где же вы, суки, ездили? Добейте меня». Зато наверху, в её комнате, лежало длинное красивое прощальное письмо. Со стихами… Да… Другой по дороге в больницу метался в бреду и упрямо повторял: «Мама, можно я побуду дома?… Мама, можно?» Это очень похоже на слова умирающего О’Генри. Он схватил за руку друга, дежурившего у его постели, и пробормотал: «Чарли, мне страшно в темноте идти домой».

– Перед смертью мама попросила: «Принеси мне, пожалуйста, водки».

Валентин Борисович с благодарностью посмотрел на меня:

– Вы позволите, я запишу?

– А мой друг… Саша Жидков… Рыжий такой, весельчак… Анекдоты коллекционировал. Как-то на дискотеке в общаге наша компания сцепилась с другой. Началась драка. И Сашку пырнули ножом. «Скорой» тоже долго не было. Он спросил меня: «Неужели я умру?» Ну а потом… зубами так заскрежетал и выдохнул: «Блядь, как обидно…»

– Сколько ему было лет?

– Девятнадцать. Он был на год меня младше.

– Интересно, какими будут наши последние слова…

– Лично я с последним словом определился.

Полное лицо Валентина Борисовича вытянулось удивлённой гримасой.

– Вы шутите?

– Нисколько. Приложу все усилия, чтобы моим последним словом было «бухуласисица». Ваше здоровье!

Весь четверг и всю пятницу я беспробудно пил. Лишь дважды прерывался и покидал дом, чтобы сходить в магазин и затариться водкой. Я ничего не ел. Я только пил.

Пил, пил. Потом отключался. Потом приходил в себя и снова пил.

Кто-то пару раз звонил в дверь.

Если это происходило вечером, я выключал свет и телевизор и пил в «тёмной тишине».