— Не твое сучье дело, дорогая. Никогда не лезь туда, куда не просят. А данное тебе слово я сдержу. Будь уверена.

Она отвернулась к окну и сердито сопела.

Все не могла смириться, что у меня есть Лиза.

— Как же меня бесит эта сучка в нашем доме!

Я взял ее за плечо и развернул к себе.

— Ты получишь свое, как и договаривались. Эта сучка в нашем доме приближает твою мечту, Багримова. Просто знай это и помни… Особенно когда я буду ее трахать в соседней спальне.

— А если я против?!

— Ты не смеешь мне перечить. Ты женщина.

Не знаю, что на нее нашло.

Но Лейла как с цепи сорвалась.

— Твоя мать ведь тоже была женщиной!

От этих слов меня перемкнуло.

Я на мгновение застыл.

Казалось, я ее сейчас убью.

Возьму за голову и разобью башкой стекло.

— Никогда… — схватил я ее за лицо. — Никогда не смей даже думать, что я поставлю тебя на один уровень с матерью!

Лейла поняла, как сильно провинилась.

Еще бы этого не понять.

Ведь я с катушек слетаю, когда заходит речь о маме.

Пускай запоздало, но моя пассия доперла, что нельзя было так делать.

Ее испуганный взгляд говорил больше, чем любые мольбы.

— Прости, Анвар… Прости… Клянусь, я больше никогда так не скажу…

— Мать была для меня всем! — рычал я, словно зверь. И продолжал держать ее за голову. Будто все еще могу сорваться и убить одним движением. — Ты же — просто моя женщина! Моя невеста! И ты родишь нам сына, когда я со всем этим закончу! Я обещал тебе это с самого начала! И я сдержу, блядь, свою клятву! Если ты будешь хоть немного думать, прежде чем открывать свое тупое хавало!

Выходка Лейлы меня разозлила.

Я снова вспоминал, как мать горела живьем.

Меня не было рядом. Но они все сняли и залили ролик в интернет. Как человека закрыли в машине и подожгли.

КОНЧЕНЫЕ ТВАРИ!

Лиза такая же мразь, как и ее отец.

Поэтому жалости к ней не будет. Ни сейчас, ни потом.

Единственная причина, почему она жива и едет на встречу с Варшавским — это боль. Которую я вызову у Германа.

Чтобы он хотя бы отчасти узнал, с чем я живу все эти годы.

Отчего я просыпаюсь в холодном поту.

И почему уже никогда не смогу полюбить кого-то.

Ведь мое сердце похоронено с ней.

На кладбище, куда вожу цветы каждую пятницу. Независимо от погоды и дел.

Я не могу ее вернуть.

Но я все еще могу наказать урода. Я поступлю с ним так же, как он поступил со мной — отберу у него самое дорогое.

И сделаю это жестко. Чтобы он страдал.

— Герман готов вас принять.

Мы приехали в элитный комплекс, где Варшавский чувствовал себя вольготно. Он привык к исключительной роскоши. Хорошему виски. Отборным шлюхам со страниц журналов.

Здесь он был как рыба в воде.

Но территория ничейная. Ни его, ни моя.

И меня это устраивало.

Сообщил его секретарю, что у меня есть выгодное предложение. Что якобы хочу ему что-то показать. Кое-чем поделиться.

Этого хватило, чтобы взять ублюдка на крючок.

Но и я не врал. Мне реально было что показать большому боссу.

Я вошел в просторный зал переговоров.

Герман был на месте. Рядом — свита. И охрана.

Точно так же, как и у меня.

Мы оба пожимали руку. А в другой — держали нож.

— Приветствую, сынок, — сказал мне Герман.

Словно это не он выжег мою душу до сизого угля.

— Шакал тебе сынок, — ответил я подонку.

И достал из кобуры пистолет.

Положил его на стол между нами.

Под прицелами его охраны.

Но пускай лежит. Этот ствол не для него.

По крайней мере, не сегодня.

— Ты сказал, что у тебя есть кое-что ценное, — говорил Варшавский и курил гаванскую сигару. То затягивался. То выдыхал. Выпуская кольца дыма. — Кое-что такое, что заинтересует даже столь небедного человека, как я.

— Хм… — усмехнулся я хитро. — Есть такое… Приведите сучку.