— Помню, — невольно вздыхаю я.

Конечно, со мной ходить в Центр ей куда комфортней, чем с молодым водителем, которого, пожалуй, трясти начнет уже от одних развешенных по стенам изображений женских репродуктивных органов. Как у Игоря-то терпения хватало! Я вожу Эрику из кабинета в кабинет и жду у дверей. Какие только специалисты ней не занимаются! Меня же, кстати, никуда не приглашают. Про меня словно забыли.

Наконец, я возмущаюсь, и тогда меня бегло осматривают на кресле и меряют давление. Записывают в карточку, что все хорошо. Я задаю врачу вопрос о валерьянке, получаю ответ (можно понемногу) и спрашиваю:

— Почему меня не готовят? Когда примерно произойдет подсадка?

Врач, которая только что осматривала Эрику, отвечает:

— Давайте вернемся к этому вопросу в следующем месяце.

И я понимаю, что действительно не все хорошо.

10. Глава 10

Игорь.

Сидим на балконе, пьем чай и смотрим с высоты на темнеющий лес и встающий из-за деревьев месяц. Мы так и хотели раньше, а сейчас чего-то не хватает.

— Эри, что сказала врач? Ты была искренна?

— Да, Анна Васильевна все знает.

— И что?

Она вздыхает, прежде чем ответить, — знает, что отмолчаться не получится.

— Нужно месяц, а лучше два подождать, пока препарат выйдет естественным путем. Потом проверить жизнеспособность яйцеклеток еще раз.

— А если снова боли? Ты уверена, что выдержишь месяц?.. Скажи мне, у кого ты берешь эти таблетки? Не молчи, Эри. Тот человек не друг тебе. Мне кажется, или это происходит все чаще? А помнишь, мы когда-то справлялись с болью и без таблеток? Может, Анна Васильевна подберет тебе средство похожего действия, но не такое вредное?

— Нет, она сказала: из сильнодействующих нельзя ни-че-го. Предложила валерьянку и пустырник. Или палкой по голове, как в средневековье.

Умолкает. Я наклоняюсь и бережно обнимаю ее за плечи, вдыхаю запах волос. Она продолжает:

— Да, ты несколько раз помогал мне справиться, но ты же не можешь сидеть со мной круглые сутки. Ты мужчина, а не нянька. Так я тебе быстро надоем, и не спорь.

— Тогда выходи опять на работу. Кабинет ждет тебя. Возьмешь на себя часть дел, выбирай сама, какие. Мы с замом в последнее время зашиваемся, уже не знаем, за что хвататься в первую очередь. Круговорот возможностей и проблем. Так мы с тобой будем рядом.

— Завод — это прекрасно. Но это не вся жизнь. Жизнь должна быть в доме, для этого его и строили. В зеленой зоне, с детской комнатой. Жизнь должна продолжаться.

— Понимаю. Давай переберем варианты еще раз. Если в Центре все затянется, можно, в конце концов, взять ребенка в детском доме. Собрать подробную информацию о здоровье, генах, особенностях характера. Дети все хорошие, наивные, благодарные. Можно совсем малыша.

— Нет, — качает она головой. — Я хочу именно твоего ребенка. Такого же, как ты, только маленького.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду клонирование?! — я напрягаюсь.

— Нет, конечно. Я вот хожу в Центр, слушаю, читаю и общаюсь с такими же, как я. И думаю. Знаешь, в Центре такое все... искусственное. Каких только лекарств там не используют! А кто проверял, как они подействуют на ребеночка через год, через два, через десять лет?!

На словах заверяют, что гениальные специалисты все сделают в лучшем виде, а на деле получается, что за ошибки, как и за пороки развития — не отвечают. Пообщалась я на выходе с одной мамочкой, плакать хочется. Есть закрытая группа в инстаграме, там вообще жесть.

— Ну, давай слетаем опять в Симферополь, к мощам Луки Крымского. Может, в этот раз нам повезет, должно повезти! И в море искупаемся. Командуй!

— А Ольгу переквалифицируем в папины сиделки?