— Журношлюха, — отчеканил Шварц с презрением. — Ее зовут Азиза Листьева. Может, ты слышал это имя? 

— Слышал, — смотрел я на фото и видел в ней Валю.  

Черты лица той девушки менялись. Цвет волос, фигура, форма носа и губ — они превращались прямо на глазах, возвращая в мир того, кого больше нет. Я не мог с этим справиться, просто не мог. Любая нормальная баба становилась Валентиной — я пытался отыскать ее вокруг себя. Я раз за разом убеждался, что это бред, она умерла и больше не вернется.  

Но проблема была в том, что она внутри меня. Я не мог ее выбросить из головы. Из окаменевшего сердца. Она засела в нем словно в тюрьме и скребла меня кошками каждую ночь, каждое прожитое мгновенье. Я просто выпадал и прокручивал "нас" опять и опять — вспоминал все хорошее, идеализировал, дополнял, дорисовывал... делал его лучшим и последним, что я мог почувствовать в нормальной жизни. 

С ее уходом я погиб. Я просто умирал и становился пропастью — черной дырой. И в эту дыру мог попасть теперь кто угодно. Кто... угодно... 

— Работаем по ней, Стрелок. Дедлайн — эта пятница. Она должна брать интервью у одного петуха. Так вот... — поджал губы Шварц и многозначительно причмокнул. — Этого интервью не будет. Она его не возьмет, не опубликует в интернете. Ты меня понял? 

— Понял, — ответил я сухо, все еще любуясь призраком на фото. — Я тебя понял, Шварц. Работаем по Листьевой.  

— Вот твои бабки, — подсунул он кейс, набитый деньгами. — Все в рублях, как ты любишь. Достойная плата за чистую работу. 

— Хорошо, — кивал я, даже не глянув на деньги. Все смотрел и смотрел на эту Азизу. 

Все еще молодую, полную энергии. Но она была такой же, как и Валентина — обреченной. 

— Стрелок... — был обеспокоен чем-то Шварц. 

— Да. 

— Это просто бизнес. Просто дело, заказ. Она не человек, не смазливая девка — она просто... 

— К ней не будет поблажек, — отрезвился я как после душа. Я взял себя в руки и спрятал фотографию в пиджак. — То, что она баба, ничего не меняет. Я выполню заказ до четверга, никакого интервью не будет... После смерти Вали я стал жестче. Это сделало меня сильнее. Теперь никакой жалости. Ни к кому... Особенно к бабам. 

Я поднялся и хотел уже уйти, но Шварц у меня спросил: 

— Надеюсь, ты уже поквитался с уродами, что это сделали? 

Задумавшись на мгновенье, я кивнул. 

— Да. Почти. 

— В твоих словах я слышу неопределенность. Это не похоже на того Стрелка, которого я знаю. Ты ведь всегда поражаешь цель и достигаешь желаемого... Ты ведь никого не щадишь. Никогда. 

— Все не так просто, — говорил я и думал о Лене, которую оставил дома, словно в клетке. — Убить человека физически — слишком малая плата за такие грехи. 

— О... — потирал руки Шварц. — Месть психологического плана страшнее в разы. Ты убиваешь человека медленно, с наслаждением. Заставляешь его каяться снова и снова... Ну и как успехи? 

— Скажем так — я в процессе. 

— Что ж, — похлопал меня старший брат по плечам. — Желаю, чтобы процесс принес тебе как можно больше удовольствия. 

Когда я приехал домой, было уже утро. Солнце восходило, заливая гостиную светом. 

Я подошел к дивану и хотел ее поднять, но... В последний момент моя рука зависла над Леной. Она лежала на боку, спиной ко мне. И мирно сопела. Девчонка уснула.  

Были сперва мысли разбудить и наконец-то ее трахнуть, как и обещал. Ведь я не трепло. И если что-то говорю, то сто процентов выполняю без задержек. Но это ровное сопение было словно антидот — оно не дало мне сорвать с нее и так уж убитую рубаху. Я легонько тронул ее пальцами. Но Лена не проснулась. Дыхание текло словно ручей: неспешно, едва уловимо, беззащитно. И кристально чисто.