Впрочем, даже если согласиться с тем, что человек на фотографии – это на самом деле Федерико, то можно ли сказать, что он умер именно в тот момент, когда был сделан снимок? Ведь он мог умереть несколько часов спустя. А как насчет второго человека на фотографии в журнале Vu? Почему не был идентифицирован он? Почему Капа никогда не упоминал о его существовании? Наконец, почему, к сожалению, так и не было найдено тело Федерико?

Британская исследовательница Кэролайн Бразерс, которая недавно детальнейшим образом изучила полемику вокруг «Смерти республиканца», делает следующий вывод: «Слава этой фотографии есть показатель существования коллективного воображения, которое хотело и все еще хочет верить некоторым утверждениям о природе смерти на войне. Эта фотография утверждает, что смерть на войне была героической и трагической и что каждый человек был на счету, а его смерть имела значение»[86].

Стоит ли за «Смертью республиканца» Капы еще какая-нибудь истина кроме той, что эта фотография стала символом смерти? Большой вопрос. Капа не был беспристрастным репортером: он игнорировал зверства, совершенные республиканцами, он выступал идеологическим сторонником коммунизма в Испании.

«Смерть республиканца», подлинная или ненастоящая, в конечном счете является свидетельством определенной политической ориентации и идеализма Капы. И оба этих качества подвергнутся серьезной проверке в предстоящих сражениях «войны страстей». В скором времени он придет к тому, с чем неизбежно сталкиваются все люди, достаточно близко подошедшие к «романтике» войны: к испытанию жестокостью и безумием и к смерти иллюзий.

Одно можно сказать определенно: публикация «Смерти республиканца» ознаменовала собой точку невозврата. Появление этой фотографии стало гарантией того, что мир навсегда запомнит Эндре Фридмана как американского фотографа Роберта Капу – человека настолько решительного, настолько намеренного погрузиться в гущу войны, что он готов снимать даже момент смерти человека.

Когда думаешь обо всех этих прекрасных людях, которых мы оба знали и которых убили… появляется абсурдное чувство, что как-то несправедливо быть живым.

Герда Таро, 9 июля 1937 года[87]

Рассвет 18 сентября 1936 года Капа и Герда встречали среди толпы фотографов и журналистов, собравшихся у Алькасара в Толедо. Точно в 6 часов 31 минуту раздался сильнейший взрыв, который разрушил крепость и потряс весь город, но не помог выбить из развалин осажденных мятежников. Немецкий фотограф Ханс Намут вместе с Капой и Гердой наблюдал, как республиканские войска атаковали Алькасар, но были быстро отброшены. «Мы [видели], как они поднимаются по крутому холму, – писал позднее Намут. – Мы [видели], как кто-то погиб под огнем. Совсем рядом с нами проносили раненых, так что их кровь капала на наши ботинки. Мы [смотрели] в белые глаза мертвых, мы почти оглохли от шума гранат и взрывов динамита»[88].

Потрясенные и удрученные, Капа и Герда покинули Толедо. 30 сентября двухмесячная осада была снята, Франко разгромил республиканцев и захватил город. Падение Толедо стало для мятежников огромной и пропагандистски важной победой и открыло им путь на Мадрид, расположенный в 65 километрах к северу от Толедо. В тот день, когда пал Алькасар, генерал Франко, который был назначен главнокомандующим повстанческими войсками, выступил с заявлением: «Планы обороны Мадрида? Не смешите. Мы дойдем до него быстрым маршем, сокрушая любое нелепое сопротивление».

Герда и Капа к этому времени уже перебрались в столицу и вместе с испуганными горожанами ожидали, когда Мадрид будут атаковать силы Франко. Примерно в это же время в местечке к северу от Мадрида Капа познакомился с талантливым молодым немецким писателем Густавом Реглером, который в то время был политкомиссаром 12-й Интернациональной бригады под командованием яркого и обаятельного Мате Залки, венгерского писателя, известного также как генерал Лукач