Ничего не оставалось, как подняться наверх еще раз, так как было совершенно необходимо обнаружить остров Онсон среди множества других в Катт-фьорде. Единственной точкой, которую можно было безошибочно узнать, был мыс в конце Хаммаро, который резко выделялся на далеком горизонте цвета индиго. Внезапно, к моей великой радости, вырвавшийся из облаков солнечный луч показал белое облачко дыма из пароходной трубы. Я решил, что пароход идет в Карлштадт; так оно и было.

После многочисленных изменений курса я пошел правее. Солнце наконец преодолело темные тучи вокруг и ярко сияло сквозь дымку. Мне оставалось 7—8 миль, но теперь прямо против ветра. Это были трудные мили, но я добрался до маяка на берегу и взобрался на него. Увы, там никого не было; было бесполезно кого-нибудь звать.

Отправившись дальше, я добрался до устья одного из рукавов реки Клар, одной из самых больших в Швеции, а затем под палящим солнцем, из-за которого воздух наполнился смрадными болотными миазмами, в течение часа медленно преодолевал течение среди тысяч и тысяч бревен. Карлштадт был сожжен в прошлом году пожаром, и среди бедняков, временно размещенных на плоском берегу, вспыхнула холера. Мне советовали избегать этого места как чрезвычайно опасного. С немалой радостью я обнаружил у причала небольшой пароход. Последовал диалог:

– Когда вы отправляетесь?

– Завтра в шесть.

– На восток?

– Да.

– Возьмете меня?

– Пойдемте, сэр!

«Роб Рой» мигом оказался на палубе, а гонец принес мою резервную продуктовую посылку и письмо из дома – лучший пир! Добрый капитан Даландер спросил:

– Как поживаете? Вы промокли?

– Да, очень.

– Тогда переоденьтесь немедленно, здесь не стоит простужаться.

Через несколько минут на мне было его большое пальто, а внутри – стакан крепкого грога, и я почувствовал себя куда лучше после двенадцатичасового весельного марафона – сорок английских миль блуждания по Венерну.

Стеклянный сосуд, из которого капитан наливал столь своевременный напиток, имел форму собаки, с хвостом вместо ручки. Огненная жидкость вытекала из ее рта. Много дней спустя нам снова случилось дернуть за хвост капитанскую собаку.

На следующий день пароход зашел в несколько портов, и я решил высадиться на острове Бромё, где ночью должен был пройти пароход, который мог бы доставить меня к каналу Вест-Гота. Лодку поставили под навес, а я долго гулял по лесу, а затем осмотрел большой стекольный завод на этом любопытном острове. Надо же такому случиться – сразу после моего прихода на этот завод деревянные конструкции старой крыши, построенной шестьдесят лет назад, загорелись, и в результате возникла большая суматоха.

Вечер был холодный, ждать парохода семь часов было утомительно; но мне дали ключ от маяка, и я оборудовал там свою кухню и сварил кофе. Затем надел два полных комплекта одежды, чтобы согреться, и ходил взад-вперед по маленькому причалу гавани, пока не появились звезды. Яркий метеор пронесся по небу и напомнил, что в эту неделю каждый год наступает время метеоров с целыми косяками падающих звезд. Я забрался в фонарь маяка и сидел около самой лампы как для тепла, так для света, читая, рисуя и размышляя в полночные часы, с чувством одиночества и тревожным ожиданием гудка парохода при каждом порыве ветра.

Внизу послышались шаги – появился еще один пассажир. Вскоре он начал насвистывать, расхаживая взад и вперед и топая ногами. Чтобы утешить его и ради компании, я подыграл ему, просвистев ту же мелодию. Так мы и продолжали наш странный дуэт – один стоял на пирсе, а другой сидел в фонаре маяка, пока не исчерпали свой запас итальянских и шведских мелодий.