Другая традиционная единица коммуникативного описания – речевой акт – также не являлась вполне адекватной для целей нашего исследования, поскольку: 1) рассматриваемый нами вид общения представляет собой тесную связь вербальной и невербальной составляющих; 2) с методологических позиций теории распределенной когниции слово является лишь одним из факторов, подлежащих сцеплению в акте социального взаимодействия и приращения совместного знания.

Поскольку целью нашего исследования общения в диаде «мать – ребенок» было проследить, каким образом в таких интеракциях происходит формирование в когнитивно-коммуникативном опыте ребенка релеванных для национально-лингво-культурного сообщества моделей взаимодействия со средой, то, чтобы функционально соединить и учесть при анализе различные виды контекстов в интеракциях между матерью и ребенком, мы сформулировали понятие практики общения. Под практикой материнского общения мы понимаем способ осуществления ориентирующего поведения, используемый матерью в повседневном взаимодействии для формирования в когнитивном опыте ребенка релевантных для данного лингвокультурного сообщества моделей взаимодействия со средой, представляющий собой специфическое сцепление актов вербальной, невербальной, интенциональной и аффективной активности матери (Колмогорова, 2013). Критерий выделения практики общения при анализе материала – наличие некоего поворотного момента в общении матери и ребенка – момента взаимопонимания, абсолютного контакта, совпадения когнитивных ниш (the event pivot) (Steffensen, 2013), после которого ребенок получает возможность прогнозировать определенный тип событий, взаимодействий.

В процессе работы оказалось, что данный гносеологический конструкт – «практика материнского общения» – является достаточно удобным и валидным инструментом для «расчленения» и описания исследовательского материала.

Ниже мы перечислим основные направления использования практики материнского общения как единицы когнитивно-коммуникативного анализа, которые уже были нами апробированы. Так, описание практики материнского общения самой по себе: а) дает одновременно представление об особенностях коммуникативного поведения матери; б) позволяет вычленить коммуникативный паттерн, который мать формирует в опыте ребенка, и, предположив, что он значим для национально-лингво-культурного сообщества в целом, дает возможность проследить эволюцию и функции данного паттерна во «взрослом общении»; в) дальнейший совместный анализ функционирования данного паттерна в коммуникации «мать ‒ ребенок» и в широкой коммуникативной практике сообщества позволяет делать выводы о значимости социальной нормы, прескрипции, лежащей в основе коммуникативного паттерна, что, в свою очередь, дает выход на ценностную картину мира языкового коллектива (например, установка на размытость и подвижность границ когнитивной категории субъекта действия); г) кроме того, поскольку в материнском общении коммуникативно-прагматические функции некоторых единиц гипертрофированы и представлены, если можно так сказать, в «демонстрационном» варианте, то зачастую те нюансы, семантики и прагматики некоторых языковых единиц, которые не привлекают к себе особого внимания лингвистов при анализе общего (генерального) корпуса языка, вдруг проявляются в новом свете, а их дальнейший анализ уже на широком корпусе материала дает интересные результаты (в дальнейшем мы постараемся проиллюстрировать данный тезис примером с семантико-прагматическим описанием дискурсивного маркера скажи).

Так, например, первоначально в наблюдении за общением матери с ребенком в рамках наших корпусных данных мы обратили внимание на три разновидности коммуникативного поведения матери, связанные актуализацией категории субъекта деятельности, и условно обозначили их как