Мать-зверь пришла ко мне в ночь, когда я уже устал бояться ее обьятий. Случилось это на входе в Лебяжью канавку, я ждал там саама, обещавшего продать мне новое лицо; и тут заметил над головой стаю осенних воронов. Поскольку птицы не отражались в мутной воде, и большие черные вороны вообще не летают стаями над Невой, стало ясно, что это вестники той, которую я так нервозно боялся и хотел. С одной стороны мне льстило, ведь меня наградили честью, которой удостаиваются не всякие сильные шаманы. Однако хорошо известно, что Мать-зверь обретает облик лишь в моменты рождения и смерти. Я страшился, поскольку рассудочным городским мозгом наивно полагал, что я ведь уже взрослый, и для меня вдруг встретить пеструю олениху – это фатум.

Но оказалось, что Мать-зверь явилась на мое рождение.

За два года до того, устав, перебрав Ольхонской пестроты и театральности, так и не встретив то, что искал, я с грустью покидал на лодке шаманский фестиваль. Я хлестал насекомых, трогал пальцами ледяной Байкал, прощался с уплывающими кострами, и размышлял, какому тотемному животному отдает ужин губернатор моего города, и собственные мысли нравились мне все меньше. Незрячие могут воспринять мои слова буквально, и кто-то даже представит, будто у губернатора каждого российского города есть тайная келья, где над жертвенной чашей стоит барсук или лис или кое-что похуже. Интересно, что в некоторой степени так оно все и устроено, без барсуков и лис, но даже гораздо страшнее. Вот только сами губернаторы не догадываются о том, что ежедневно участвуют в общем темном камлании. Недаром предыдущие сто лет те, кто держит мою родину на поводке, с мрачным усердием выжигали и вырезали истинных, недаром шаманов не любил Сталин, и само слово "недаром" говорит о том, сколько крови понадобилось им пролить во славу тьмы.

Мы шли на веслах, из уважения к Ольхону не запуская пока мотор, и вдруг мой провожатый, назову его Баир, в переводе на русский его полное имя звучало бы как "Добрый бес, говорящий с металлом", известный кузнец в своем улусе, повернулся ко мне и произнес:

– Я знаю, что ты приезжал не ради фестиваля. Ты хотел купить двух собак. Но это невозможно.

Мы оба знали, что Баир говорит вовсе не о собаках.

– Владеть абаасы могут лишь те, кому дар перешел по отцу или матери, – кузнец сверкнул в темноте золотыми коронками, – Да и зачем тебе два злых духа в твоем каменном городе? Ты даже не знаешь, чем кормить их нижние рты, а если не справишься, случится болезнь. Ты щедро заплатил, ты помог в Москве моему племяннику, ты хороший человек. Но зачем тебе два абаасы в твоем Питере?

– Я хочу купить женщину, – признался я, и ужаснулся, поймав в ладонь эхо своих слов.

– В ней недостает страсти? На нее наложили проклятие? Или ее душу держат взаперти? – деловито осведомился Баир, догадавшись, что купить я жажду вовсе не тело той, что одним взглядом умела сжимать мне аорту.

Неважно, что отвечал я, ибо глаза и уши мои в то время были запечатаны. Мой провожатый доставил меня на берег, на турбазу, там велел ждать, и на третий день сообщил, что меня примет очень сильный человек по прозвищу Черноух. Что там произошло, я пересказать не вправе, и то, чем я расплатился, уже не вернешь.

– Той женщины, чью душу ты просишь купить, нет под нашим небом, – отложив бубен, через толмача сказал мне Черноух, подразумевая, видимо, что власть послушных ему духов не выходит за пределы гор, – Два года будешь сильно хворать. Если не умрешь – войдешь тогда в силу. Найдешь тогда среди владельцев собачьих упряжек того, кто захочет в обмен на двух твоих псов изготовить тебе новое лицо. Жди тогда свою Мать, возможно она даст тебе очень большую силу. Но если ты надумаешь вернуть свой прежний лик, абаасы вернутся и увлекут тебя вниз.