И далее: “Принятием, а может быть, и разсылкою списков этого земско-полицейского и вместе уголовного устава (земледельческого – А.Б.) по всем волостям своего княжества, при наказных грамотах наместникам, Калита в глазах современников все более мог уподобиться великому законодателю Юстиниану и вызвать себе еще другую похвалу – за то, что “исправил русскую землу от татей”.[66] На Руси, собираемой и приращаемой в одно могущественное царство в течение нескольких веков, правотворческие достижения, умение приводить к общему знаменателю жизнь присоединенных земель и всего государства всегда было в большой цене. Напомним еще об одном эпизоде. Архивная запись о нем сохранена благодаря одному из первых отечественных диссидентов князю М.М.Щербатову. Во время одного из обильных застолий в Кронштадте все придворные твердили, что Петр I превзошел своего отца – Алексея Тишайшего. Молчал один кн. Я.Ф.Долгоруков. Петр I это заметил и спросил его мнение. Немного подумав, Долгоруков ответствовал, что ты, конечно, молодец, много нового учинил, но это не гарантирует порядка и спокойствия. Вот когда узаконения наподобие Уложения 1649 г. учинишь, тогда можно будет сказать, что своего отца превзошел [56].

2. О сложности продвижения греко-римских памятников на северо-восток сегодня можно говорить в двух смыслах: познавательном и фактическом. В гносеологическом отношении мы имеем исчезнувшие архетипы, настырные попытки ученых реконструировать миграционный шлейф права по вспомогательным источникам – легендам, сказаниям, хроникам соседних народов. Нужда истины сооблазняет ворошить самый мумифицированный продукт народной жизни – юридические пословицы и поговорки[67], а также просматривать нумизматические собрания[68]; авось в них проглянет потерянное юридическое прошлое. Причины утраты источниковедческой базы более-менее понятны: сравнительно позднее овладение собственной письменностью; деревянная архитектура городов, делающая их беззащитными против огня и времени; национальная склонность россов к самоуничижению и их повышенная веротерпимость; многократные опустошительные набеги иноземных врагов – сделали свое дело. Утрируя до максимума эту мысль, дозволительно резюмировать так: в познавательном отношении вопрос о рецепции греко-римского права на Руси сложен, потому что мы мало об этом знаем, не имеем достаточного числа правовых памятников тысячелетней давности – архетипов.

Сохранившиеся же источники свидетельствуют о фактически сложном (медленном, селективном, неравномерном в территориальном аспекте, многочисленных искажениях византийских норм в угоду русским условиям, приеме и последующем отказе от них) процессе заимствования. Так было повсеместно во всей Европе и изначально. Вот примеры:

а) кодификация Юстинианового права, в историческом отношении почти совпавшая с распадом Римской империи на две части, была исполнена в Византии, но на прародительском, латинском языке. Большинство населения восточных земель не разумело латыни: тут же последовали греческие переводы. Выполнялись они частным образом, с искажениями, и уже на этой начальной стадии потребления римское наследие было не вполне подлинным;

б) дальше – больше; наши предки также поработали на славу. Современный знаток византийского права и действующий протоиерей Русской православной церкви утверждает, в частности, что Закон Судный людем… представляет собой переработанный до неузнаваемости отрывок “Эклоги” [57];

в) академик М.Н.Тихомиров обращал внимание на большие “вольности” в переводах византийских источников на Руси. “Писец Пушкинского сборника (Закона Судного людем – А.Б.) переписывал уже с дефектного экземпляра, в котором к тому же многое не понимал. Этим объясняются пропуски Пушкинского списка, тем более странные, что сборник написан четким уставом без видимых перерывов в тексте”. И далее: “В пространной редакции Закона Судного людем мы имеем перед собой произведение, основанное на ряде источников, однако не рабски компилирующее, а переписывающее эти источники по-своему” [58];