говорится у Страбона – то они прокопали другое устье. И их флот неожиданно вышел в море, ибо у них был старый запас строительного леса, и множество мастеров-плотников содержалось за государственный счет». О том, куда направились карфагенские корабли, Страбон не сообщает. Аппиан упоминает о том же, но добавляет: «…теперь же они выплыли только для показа и, гордо посмеявшись над римлянами, вернулись назад в гавань». Сам-то Аппиан этого видеть никак не мог, потому что родился 240 лет спустя, а Полибий, очевидец событий, об этом параде умалчивает. Значит, одно из двух: либо данного эпизода не было, и Аппиан пересказал чей-то вымысел, либо такое событие имело место, но послужило иной цели: часть карфагенских кораблей вступила в сражение, отвлекая на себя римские корабли, тем самым давая возможность другим судам с беженцами уйти от преследования. После столь бессмысленной демонстрации флота карфагеняне не предпринимали никаких действий 3 дня, продолжает рассказ Аппиан, «…и войска Сципиона имели возможность подготовиться к морской битве.» Как и следовало ожидать, ни один из древнегреческих историков не описывает ту самую битву, к которой готовился Сципион, и только Аппиан как-будто с неохотой замечает: «…мелкие суда карфагенян нападали на римские корабли, сжигая их и причиняя им немалый урон своими действиями.» Вскоре карфагенян постигла неудача, повествует греческий автор: «…когда карфагенские корабли возвращались после долгого и нерешительного боя в гавань, их мелкие суда стеснились при входе в канал, и, задержанные этим, триремы сильно пострадали от тяжелых римских кораблей.» Аппиан не утруждает себя сообщить, сколько кораблей участвовало с обеих сторон в этом «долгом и нерешительном бою», Полибий же вообще не упоминает какие-либо морские сражения, а только зачем-то констатирует очевидный факт: «…знание морского дела у карфагенян восходит к глубокой старине, и они занимаются мореплаванием больше всех народов…» Что касается морских сражений, то они, конечно, происходили, и победа не всегда оставалась за римлянами, о чем не торопились поведать ангажированные древнегреческие историки. Исход же всех битв решила блокада города, но и тогда оголодавшие карфагеняне до последнего дня защищали свою столицу. Озлобленные собственными неудачами и упорным сопротивлением противника, римляне, ворвавшись в город, подожгли Карфаген. Полибий, оставаясь верным завсегдатаем «сципионовского кружка» и преданным своему патрону, повествует: «Сципион не был рожден для роли палача побежденных, он болел душой, наблюдая, как огонь уничтожает величественный город, который так мужественно отстаивали его граждане… Он запросил Сенат, что делать дальше, и видно было, что он желал бы сохранить Карфаген… Но Сенат постановил уничтожить его. Город был снова зажжен, и семнадцать суток горели остатки столицы…» Глядя на грандиозный пожар, Сципион Эмилиан, по словам Полибия, «заплакал от жалости к гибнущему городу» и даже процитировал отрывок из «Илиады». Не думаю, чтобы Сципион проливал слезы, – не в обычае римлян было горевать над разрушенными городами своих врагов. А Сципион Эмилиан показал себя еще в Ближней Испании в 151 -м году до н.э., где римляне с особой жестокостью расправились с мирными жителями сдавшегося на милость победителям городка Каука (совр. Коко в провинции Сеговия). Очевидно другое: опытный полководец Сципион Эмилиан, захватив в опустевшем огромном городе 50 тысяч пленных, из которых половина были женщины и дети, разгадал обман карфагенян и понял, что эта сомнительная победа не положила конец войне между Римом и Карфагеном. Доказательством тому слова Сципиона, сказанные им Полибию: