Услышав положительный ответ, он повёл участников по этажам, показывая обшитые дорогим бордовым и изумрудным бархатом ложи и ряды ярко-красных стульев, обширные гримёрные и небольшой подземный репетиционный зал. В конце экскурсии он привёл коллег в сверкающий золотом зрительный зал. Огромная люстра блестела у потолка, поражая своими хрустальными украшениями и размерами; потолок был расписан кистями искуснейших художников прошлой эпохи. Перед огромной движущейся сценой, закрытой бордовым занавесом с золотистой тесьмой, расположилась подвижная широкая оркестровая яма с чёрными стенами.

– Завтра мы репетируем в этом зале. Послезавтра он будет занят, и мы отправимся в малую репетиционную залу. И также завтра вы познакомитесь с вашими новыми коллегами; поверьте, они очень будут рады познакомиться!

На том экскурсия кончилась.

После Затейников поговорил с некоторыми сотрудниками, не относящимися к солистам: то был доктор Такута, композитор Лонеро (он представил Уика Затейникову), низенькая девушка – фотограф Штуарно, крупный старик – известный поэт и автор либретто Ворожейкин, стройная женщина – хореограф Грацозина и взволнованный рыжий драматург – Сидиропуло.

Завершив беседы, часть участников вернулась в гостиницу, другие отправилась гулять по необычайно красивому зимнему Кайдерску, а остальные остались в театре. Стюарт с Сэмюелем, Петром и Табибом рассматривал ложи и сцену, бродя по ней и с любопытством залезая в закулисье.

– Выглядишь каким-то настороженным, – оставшись тет-а-тет со Стюартом, сказал Табиб и отпил воды из бутылки.

– У меня нехорошее предчувствие и я пытаюсь понять, почему.

– Может, нервы из-за нового места? В конце концов, ты здесь ни разу не был, вот и переживаешь новую поездку.

– Навряд ли. Ладно, не важно.

– Ещё как важно. Я бы тебе советовал развеяться и прогуляться по городу; поверь, он очень красивый.

– Я бы с радостью, но, боюсь, так я сильнее уйду в раздумья.

– А ты возьми с собой Сёму и Петю; уж эти болтуны тебя развеселят.

Они рассмеялись и вернулись в зрительный зал, где перед сценой стоял, облокотившись о трость, Добродей. Стюарт застыл и, приглядевшись к невысокой фигуре, ощутил парализующий страх, словно перед ним стоял самый настоящий Бес или Сатана, а не человек.

«Тебе просто кажется, Стюарт», – заверил он самого себя и прогулялся с Такутой по партеру, а затем вновь взобрался на ковыряющую его любопытство сцену, раздумывая, каким образом она двигается.

– Нравится наш театр? – поинтересовался у них Затейников.

– Да, очень, – восхищённо кивнул Такута. – Я давно театры не посещал, потому мне только в радость работать с вами.

– Изумительное место, – ответил Уик. – Люблю эту загадочную эстетику театров, особенно таких именитых. Не думал, что Большой театр Кайдерска настолько красивый.

– О, у нас все театры красивые! Если будет время, пройдитесь по нескольким местам; уверяю, вам понравится! Понравится… – Затейников рассмеялся и внезапно замолк. – О, кстати, господин Уик, вы ведь родом из Даменстока, верно?

– Да, а что?

– Ничего-ничего, просто интересно стало. Мы ведь совершенно с вами не знакомы, вот и интересуюсь… А с Сэмюелем Лонеро вы друзья или вас порекомендовали ему?

– Мы знакомы.

– О как. Тогда не сомневаюсь в его выборе и надеюсь на нашу с вами крепкую дружбу, хе-хе.

Стюарт вновь обвёл его пристальным взором, не понимая, как ему казалось, странного поведения этого чудаковатого человека, и отвлёкся на разговор с Табибом.

Первая репетиция прошла более чем удачно: солисты познакомились с другими солистами и объёмным ансамблем, музыканты передружились с Лонеро и Стюартом, а важные лица уже мыслили коллективным разумом. Драматург, по чьей пьесе ставился мюзикл, вместе с Затейниковым, художником-постановщиком, которым оказался Хайрон, хореографом и поэтом контролировали ход действий, сидя в зале или бродя по сцене с актёрами; фотограф снимала весь процесс на камеру, бегая, как собачка, то по сцене, то по зрительским рядам и ложам в поисках нужного ракурса и интересной композиции; доктор, чьей помощи особо не требовалось, сидел в первых рядах и наблюдал за всем.