Все посетители туалета выскочили в коридор. Вид у них был сногсшибательный. Без слёз на них просто нельзя было смотреть. Больше всего смеха вызвал внешний вид Шланга. Обрывки газет из передовиц, очерков, заметок, объявлений украшали его, как новогоднюю ёлку. Он был похож на мокрое чудо в перьях, которое скачет в одном сапоге. Невообразимое веселье длилось не менее часа. Гогот от смеха эхом разносился по сводам длинного коридора старинной казармы.

На этом история не заканчивается.

Сильнее всех свирепствовал старшина Тумак, когда ему доложили о случившемся.

– Найду – убью! Урою! Сгною! Заставлю все вылизать!! Разорву на куски!!!

Оказалось, что взрывная волна пробила засор в магистральной трубе и прокатилась по толчкам всех этажей здания. В зоне поражения оказались не менее трёх десятков безвинно пострадавших.

Пока руководство курса из числа сержантов приводило себя в порядок, всех курсантов срочно стали отправлять на самостоятельную подготовку в учебные корпуса. Хохот от случившегося и увиденного стоял во всей казарме и был, похоже, слышен во всём жилом корпусе. Курсанты демонстративно закрывали себе нос пальцами и как бы недоумённо спрашивали друг у друга: «А это от кого тут так воняет»?

– Хватит дураками прикидываться, – кричал старшина. – Всем взять конспекты, учебники и марш на построение. Чтоб через пять минут духу тут ни от никого не было.

Курсанты не умолкали от хохота, но стали медленно выходить на построение без своих командиров, которые занимались вынужденной стиркой своего нижнего белья.

– Что теперь будет? Что делать-то, Режиссёр? Может покаяться? – обращаясь ко мне, заскулил обречённо Шланг.

– Ни в коем случае, – твёрдо посоветовал ему я, – иначе комсомольского собрания и публичной казни не избежать, вплоть до отчисления. На тебя и так Пася два кривых зуба заточил. Стой твёрдо на своём – дескать, не я это сделал. Может, кто этажом выше или ниже взорвал что-то. А может и само оно детонировало от газов. Кто его знает. Главное, говори, что ты сам жертва «аборта».

– А может что-то придумать получше?

– О, нет!!! Ты лучше следуй советам буквально. Твоя армейская смекалка отключает мозг и наступают плохие последствия.

Как выяснилось позже, наряд по курсу пытали с пристрастием. Основные подозрения пали, безусловно, на Шланга, так как до взрыва его последним видели в туалете, хотя прямых доказательств не было. Шланг убедительно гнул свою линию, как советовал ему я, и, как нас учили перевоплощаться на практических занятиях по театральной подготовке, пускал жалостливую слезу и тут же божился, что к содеянному он непричастен.

– Я сам пострадал со всеми. Вон шишка на макушке, – оправдывался Шланг.

Я был рад, что ему поверили, что его не выдал Бабич, стоявший у тумбочки и всё видевший. У каждого были свои соображения и понимания насчёт случившегося.

Только сантехник дядя Вася бросил в адрес Шланга обидную реплику, мол, там, где службу несёт этот курсант, там всегда возникают проблемы с туалетом.

Кстати, сливная система туалета освободилась от непробиваемого засора и целый год работала как часы.

Ранимый и чувствительный Шланг опять опростоволосился. Он получил очередную посылку от родителей, закрылся в кабинке туалета и сожрал втихаря почти всё её содержимое (орехи, шоколад, мёд и др.). Нет, он не подавился, и у него не произошло заворота кишок. Случилось хуже. Всё его тело покрылось пятнами и прыщами от аллергии. Его ежесекундно колотило и «колбасило» от нестерпимого зуда. Не обращая внимания на окружающих, он то и дело чесался во всех непристойных местах. Интеллигентная преподавательница истории музыки, видя это безобразие, каждый раз заливалась краской стыда и отворачивалась к доске, сбивчиво объясняя нам одно и то же по нескольку раз.