– Никак нет.

– И если здесь вам порекомендуют имплантировать карту, вы это сделаете?

– Так точно, – солгал он.

– Хорошо. Но неужели не возникало ситуаций, когда она была необходима?

– Я никогда не придавал ей особого значения, потому что никогда не чувствовал себя ущемлённым в информации.

Мужчина посмотрел на него без всякого выражения. Павлу было невдомек, что тот хотел найти в его лице, но детекторы под его ладонями не замечали лжи. А значит, он был чист, как горная вода Мимаса.

– Я вас понял, спасибо за ответы, – сказал дознаватель. Он провел его пропуск по сканеру на столе и вручил обратно. – Попрошу подождать в коридоре.

Павел поднялся. Когда он открыл дверь, вслед ему донеслось:

– Пригласите сюда вашу спутницу.

Выйдя в коридор, он кивнул Кире на дверь и пошёл дальше, стараясь уйти от основной массы людей.

Есть вероятность, что вопрос про карту – простое совпадение? Конечно. Если дознаватель и у Киры спросит нечто подобное, то можно спокойно об этом забыть.

Карта ставилась в гиппокампе доминантной височной доли. Чаще всего её имплантировали в детском или подростковом возрасте. Обязательной процедура не являлась, но всем «настоятельно рекомендовали», либо бросали в такие условия, что обойтись без неё было невозможно. Тем, кто учился в Фетте, повезло. Ни одну из трех Академий не принуждали к обязательной установке, и Павел даже представить не мог, каково это: жить с голосами в голове.

На первом месте работы – Мимасе – он встретил Брэдли, тот часто хвастался, что знает больше, ориентируется лучше и способен быстрее реагировать на внешние раздражители. Это было до тех пор, пока карту не замкнуло и часть его мозга не поджарилась.

Павел встал подальше от столпившихся в коридоре людей, смотря, как дождь набирает силу. Отсюда не было видно платформы, и можно было представить, что ты стоишь на краю пропасти и только стекло отделяет тебя от падения. Чуть больше давления – и вот ты уже летишь с высоты десятка километров, в голове нет мыслей, а в глазах – приближающаяся земля.

Энергикам нельзя ставить карты. Они отрезают большую часть способностей, оставляя только эту жизнь в прошлом и будущем, а после перенаправляют видения в настоящее, и те подменяют собой реальность.

В его личном деле ничего не сказано про способности энергика, потому что, когда он понял, кем является, решил всё скрыть и от наставников, и от отца. Худшее, что его ждёт – допросы, тесты и другая работа.

Вывели его из оцепенения приближающиеся шаги.

Павел обернулся, думая, что увидит робота, который на удивление тактично его не беспокоил, но рядом стояла Кира.

– Быстро ты.

– Он почти ничего не спрашивал, – отмахнулась подруга. – Мы посмеялись, и он меня отпустил. Там Мэтт сейчас.

– Какие вопросы задавал?

Кира нахмурилась:

– Про Академию немного. Наверно, ему совсем не о чем было поговорить.

– А про карту?

– Про какую карту?

– Он не спрашивал, согласна ли ты имплантировать НКИ?

Кира отрицательно покачала головой.

Неужели не совпадение?

– …я так и не поняла, что ему не понравилось. Неужели все в подробностях его помнят? Ральф, вон, тоже нет.

– Что не помнят? – машинально спросил Павел, не особо вслушиваясь.

– Да детство. Я сказала, что почти не помню родителей, а он и уцепился. Но я быстро перевела разговор на Академию и стала рассказывать, как мы с Ральфом с деревьев на коров прыгали, ну он посмеялся и отстал.

При чём здесь коровы? При чём здесь детство, которое у всех в Академии было одинаковым?

Одинаковым?

Он вдруг отчетливо понял, что ничего не было совпадением: ни вопрос про карту, ни про её детство. Ему казалось, он хорошо скрывал свои способности, а теперь выяснилось, что это не так. Но как незнакомый дознаватель мог о чём-то догадаться? Он смотрел своё личное дело меньше месяца назад, а за это время едва ли мог кого-то навести на мысль, что он энергик.