Под «человечишкой» я перво-наперво разумею самого себя.

Познакомившись с Патриком, я, как говорилось выше, стал приближаться к вратам рая. Ад же был всегда. До рая. После рая. А благодаря моей болтливости – и во время рая.

Мать быстро распознала в Патрике агента влияния ФСБ. Она с не меньшей старательностью, чем я, изучила всё его творчество, и нашла столько угроз, сколько ни одному узнику Бухенвальда не снилось. Меня она всегда считала слабоумным. Посмотрев, с каким ужасающим простодушием восторгаюсь я Патриком, она просчитала, как именно ФСБ решила погубить нас, и стала готовиться к ответным мерам.

Я же, не особенно рассчитывая на успех, пригласил Патрика на лето в гости (сам он жил в Ростове-на-Дону, а я – в Москве). Летом всё бы выгорело. Мы бы жили на даче, никто бы о нас не знал; я обрёл бы нового друга, так на меня похожего, а он смог бы отдохнуть от опостылевших родителей и, возможно, устроился с моей помощью где-нибудь в Москве. Наверное, я казался бы ему неинтересным: он так хорошо знал жизнь, так здорово освещал её. А кто такой я? Обычное ничтожество. Ну да ничего, разберёмся. Если подружимся, Патрик меня всему научит.

Одного я не учёл.

«Меня зовут Патрик и я сумасшедший», – было написано на его странице. Я до сих пор считаю этого человека нормальнее всех на свете, да вот только сам он всегда стремился к идеалу «сумасшедшего».

Он сбежал из дома в апреле и направился в Москву.

***

Приезд Патрика в апреле немного не вписывался в мои планы на ближайшее будущее: главным пунктом в них значилось усиленное штудирование русской литературной классики с последующим поступлением в университет на филфак. Патрик сам сподвигнул меня на это: он учился на филологическом факультете Ростовского государственного университета и так красочно описывал студенческую жизнь, что и я решил стать филологом. С радиотехническим ВУЗом отношения у меня не заладились, а второе моё «начало», гуманитарно-писательское, требовало «реализации».

Выше я написал, что будущее – не освещённая солнышком дорожка в гору. И не от тебя зависит, провалиться ли тебе в горную расселину, сдохнуть ли от усталости по дороге к выбранному пьедесталу. Так и есть. Будущее знать нельзя, пусть бы и казалось оно предрешённым и очевидным.

«Приезжай», – был мой ответ. Целую неделю, до самого 23-его апреля 2007-ого года я жалел о сказанном. Я о любом своём решении жалею, однако в тот раз оно было самым правильным в моей жизни. Да, меня мучили сомнения. Вдруг Патрик – отвратительный грубый мужик? Или маньяк? Или торговец человеческими органами?

Сильнее всего волновался я 22-ого числа, ночью. Я помню эту дату, потому что тогда умер Ельцин, и народ ликовал. На следующий день, в 10 утра Патрик должен был приехать на Казанский вокзал. Мне было не до веселья. Я не мог уснуть и, пытаясь успокоиться, дёргал струны гитары, которую купил на заработанные в фотопечати деньги и на которой надеялся научиться играть. У меня получалось что-то вроде задумчиво-медленного тиканья часов, состоящего не из двух звуков «тик-так», а из трёх.

– Тик-тик, тик-так, тик-тик, тик-тук. Тик-тик, тик-так, тик-тик, тик-тук.

Я хотел, чтобы всё это оказалось глупой шуткой, и чтоб завтра на вокзале я бы тщетно проторчал два часа. Чтоб жизнь катилась по прямой траектории туда, куда я вижу.

Каким восхитительным было следующее утро! Я надел честно заработанную куртку из чёрной искусственной кожи и чёрные брюки с ботинками – «костюм гота», как называл я этот наряд, самый приличный в моём гардеробе. 2

В 8 утра ощутимо подмораживало, и я дрожал, стоя на задней площадке «икаруса» и глядя в окно на пути к ближайшей станции метрополитена. На телефон приходили сообщения от Патрика. Он рассчитывал приехать к 10-ти, но автобус, на который он сел, опередил график и прибыл на Казанский вокзал в 8. Автобус Патрику подыграл: тот всегда говорил, что лучше проторчать на месте встречи 2 часа, чем заставлять ждать встречающего хотя бы 10 минут.