– Действительно, Толкунов – без тебя тошно: завязывай уже со своими вопросами, – согласился тот, что сидел слева от Королева.

Петрович снова окинул взглядом комнату, будто впервые ее видел, что было отчасти справедливо: проведя час в полной темноте, он не все заметил в этом помещении. Сейчас же, при свете, его особенно удивили аппараты, собранные около стены силой той качки, которая закончилась десять минут назад. Разные по величине и форме останки оборудования, пришедшего в полную негодность от местного «землетрясения», приводили в уныние многих сотрудников.

Поврежденная аппаратура, о чем свидетельствовали многочисленные осколки, валявшиеся на полу, была будто притянута огромным магнитом к дальней стене, да еще и придавлена тяжелыми столами, «довершившими» разрушительную деятельность мощной качки.

– И когда же мы приступим к работе, интересно? – спросил Спесивцев, окидывая тоскливым взглядом эту бесформенную кучу металла и пластика.

– А тебе уже не терпится прильнуть к окуляру? – с ехидцей в голосе отозвался Толкунов.

– Представь себе, – ответил Спесивцев, – хотя, тебе не понять.

– Куда уж мне!

– Так, хватит! – прикрикнул на них тот, что был слева от Петровича. Только сейчас он обратил внимание, что этот человек был лет на двадцать старше него. – Как дети малые, честное слово!

– А он и есть ребенок тупой… – начал было Спесивцев, но осекся на полуслове: в коридоре раздался выстрел.

– Это что сейчас было? – спросил через несколько секунд Королев. Никто из притихших вмиг сотрудников ему не ответил – они лишь, как по команде, пожали плечами.

– Может, выйти и посмотреть? – спросил Толкунов.

– Я тебе выйду, – шикнул на него сосед Петровича, – сиди и не рыпайся.

Последние слова он произнес так тихо, что Королев хотел, было, его переспросить, но вовремя одумался: Толкунов, находившийся в пяти метрах от них, сам всё прочел по синеватым губам человека, сидевшего слева от Королева – он тут же замолчал и как-то даже погрустнел.

Время тянулось нестерпимо долго. Свет несколько раз вырубался, а потом включался, и всё время на полную мощность всех своих ламп. В конце концов, он снова замерцал, и уже не выключался полностью, раздражая своим миганием тех, кто был в сознании: некоторые люди так и продолжали недвижно лежать на полу. Почему к ним никто не подходил, Петровичу было непонятно. Он хотел, было, сказать о том, что надо бы проверить людей, но тут заговорил Спесивцев:

– Ну что, мы так и будем здесь сидеть?

– А ты хочешь под пули лезть? – спросил пожилой сосед Королева.

– Не хочу, – ответил Спесивцев. – Почему у вас всегда такой мрачный тон, Николай Степанович?

– С чего это вы взяли, коллега? – удивился тот.

– Да с того, что вот уж который раз вы не хотите, чтобы мы выглянули наружу: ведь сделать это можно по-разному.

– То есть?

– Тихо, не привлекая внимания.

– Вон оно как! – кивнул Николай Степанович. – А если ты высунешься, а тут, на тебе – сюрприз: сидит за дверью товарищ с пистолем и караулит тебя, бедолагу? Тогда как?

Спесивцев не ответил, понимая, что Николай Степанович прав.

– И что же нам делать? – спросил он с раздражением в голосе.

– Да ничего не делать, – ответил ему Николай Степанович, – посидим пока, а там видно будет: выходить нам отсюда или нет.

– Действительно, товарищи, – отозвался Толкунов, – давайте потерпим, а потом уж будем рисковать.

– Ты рискнешь, пожалуй, – ответил Спесивцев.

– Не понял! – удивился Толкунов, чуть приподнявшись на локте.

– А тут и понимать нечего: все вперед пойдут, а ты здесь останешься.

– Почему это я останусь?

– Опять вы начинаете! – прикрикнул на них Николай Степанович. – Вас муха, что ли, какая укусила?