– Как меня зовут?

– Теодор.

– Повтори.

– Теодор.

– Хорошо. Как ты относишься к грубым словам или пощёчинам?

Мира растерялась с ответом.

– Смотря, что считать грубым.

– То есть, упоминание пощёчин тебя не смутило? Сомневаюсь.

Удары по щекам – это неприятно. Или скорее унизительно-отрезвляюще. Но и протеста в себе Мира не ощущала.

К счастью, ей и не пришлось это пояснять.

– Кое-что я успел изучить в тебе. Теперь хочется сравнить наши точки зрения, чтобы двигаться дальше в верном направлении. Мне нужно твоё одобрение. Потому что ты, очевидно, знаешь себя лучше.

С этим бы Мира поспорила. До сих пор именно он понимал её тело и желания.

– Ты любишь, когда грубость не похожа на элемент игры. Например, я могу говорить, что ты уродина, и это вызовет у тебя только смех. Фальшивое оскорбление не подействует, ведь ты знаешь, что не уродина. Со всем остальным так же. Но тебя действительно волнует, когда я серьёзен в своей грубости. Например, если у тебя не получается подчиняться или прогибаться в спине, и я тебя ругаю. Не так ли?

Да. В такие моменты помимо смущения Мира испытывала жгучую потребность заслужить уважение. В ней жила упрямая девочка, которая боялась показать перед авторитетом свою деревянность и невежество…

– Отвечай, – сказал он так, что у Миры пересохло в горле.

– Да. Мне нравится, когда со мной ведут себя требовательно. Когда мне нельзя делать что-то наполовину.

– Выходит, мы друг друга верно поняли. Ты маленькая паршивка, и тебе это нравится. Повтори.

Щиплющие язык слова всё же сорвались с губ:

– Я маленькая паршивка, и мне это нравится.

– Именно. Итак, как меня зовут?

Это так важно для него каждый раз? Сам Теодор часто звал Миру по имени, даже когда ситуация допускала этого не делать. Возможно, её имя ему нравилось. Или ему угоден сам факт обращения, и он требовал к себе того же. Или это медленная пытка. Теодор сразу почувствовал, что Мире неуютно произносить вслух его имя. Оно – слишком интимно. Становись он здесь «сэром» или «господином», и это была бы всего лишь игра. А так всё почти по-настоящему. И именно схожесть с настоящим волновала Миру.

– Теодор.

– Верно, – он шагнул назад. – Встань и сними нижнее бельё.

К этому Мира была готова. Поднявшись на ноги, она стянула с себя трусы и сунула их в карман – это платье было выбрано сегодня не случайно. Мира остановилась. Метнула нерешительным взглядом. Больше под одеждой ничего не осталось. Бюстгальтер был снят ещё в машине. Похвалят ли её за это?

– Всё?

– Да.

– Обопрись на станок и задери юбку.

Тоже нетрудно. Мира уже делала это. Но в прошлый раз она демонстрировала свою задницу, оставаясь в трусах.

Мира подошла к станку, наклонилась. Юбку подняла сразу к поясу – всё равно бесполезно оттягивать время. И, наконец, легла грудью на станок и прогнулась. Она была уверена, её зад горел так же, как щёки. Спиной Мира чувствовала чужое неудовлетворение. Вытянувшись ещё, она не добилась большего успеха, ведь и так выгибалась на пределе возможностей. Позади послышалось движение. Тихих щелчок закрывающегося ящика, и Теодор подошёл ближе. В прошлые встречи Мира ощущала себя странно, стоило ему сократить расстояние. Теперь же ей наоборот хотелось, чтобы он скорее оказался рядом и закрыл её собой. Всё лучше, чем то, как он пялится на её голый смущённый зад, стоя в стороне.

В руках Теодор держал верёвку.

– Встань прямо.

Мира послушалась. Он повесил верёвку на её шею. Сделал несколько узлов под ключицами, между грудями, на уровне пупка, пропустил верёвку между ног… Мира была уже знакома с этим связыванием – карада. Последними Теодор связал руки за спиной. Взяв Миру под локоть, он повёл её к кушетке.