Кронс спросил доктора, не хочет ли тот прибыть на место происшествия и лично убедиться в невозможности проведения здесь подобного розыгрыша. Фалз согласился, более того, предложил забрать птицу на вскрытие для установления настоящей причины и времени смерти.

Кронс и Кливерт снова сели на скамью, с нетерпением ожидая прибытия доктора.

– Что вы обо всем этом думаете, господин министр? – поинтересовался Петр.

– О чем именно? О птице?

– Обо всем. О Счастливчике нет смысла пока говорить, надо дождаться доктора… А об исчезновении Барта и неизвестном местонахождении Евы с ребенком вы что думаете?

– Ну, во-первых, я не верю, что Барт, как вы говорите, исчез…

– Так же, как и Фалз не верит, что мертвая птица упала на нас, – заметил Кливерт.

– Вы правы, – задумчиво произнес Кронс. – У меня, если честно, никаких разумных предположений на этот счет нет, – признался министр, не сумев посмотреть Кливерту в лицо.

– А я надеялся, что они у вас есть, – с досадой сказал Петр. – Кто лучше вас может во всем разобраться?

– А вы считаете, есть, в чем разбираться? – насторожился Кронс.

– Мне кажется, есть. Что-то во всем этом меня пугает. Меня и раньше тревожило, но я забыл, а вот сейчас вспомнил. По-моему, есть, о чем задуматься: Ева, Барт, аист… Но самое странное – люди быстро стали все забывать, будто не могут долго удерживать внимание на чем-то одном, определенном. По себе знаю, хотя еще совсем недавно я забывчивостью не страдал. Вам и это не кажется странным? Я-то знаю, что никакие мозги вы никому не облучали, так что…

– Если то, что было в «Весле и якоре», не розыгрыш, то боюсь даже предположить, что все это может…

Кронс не успел выразить до конца мысль – появился Фалз, выйдя из припаркованного рядом авимобиля.

Это был человек лет сорока пяти, невысокого роста, худощавый брюнет с коротко стриженными волосами и озорными серыми глазками, которые не могли ни на что спокойно смотреть, а словно пытались в каждом предмете отыскать нечто особенное, одному доктору известно где спрятанное, чтобы потом предъявить это новое чудо миру и убедить его в том, что весь он состоит из подобных необыкновенных, редких, замечательных и необъяснимых…

– Ну, что тут у вас? – с улыбкой спросил он, протягивая по очереди каждому руку, но стоило ему взглянуть на распростертую на земле птицу, улыбка сбежала с его лица.

Доктор поднял голову и тут же опустил ее, издав неопределенный звук «ум», который, по-видимому, должен был означать досаду, удивление или что-то подобное. Он склонился над аистом, приподнял его за крыло и высказал предположение, что птица околела от истощения.

– Он не выглядит худым, – резонно заметил Кливерт. – Вон какой огромный!

– Взрослый аист должен весить около пяти килограммов, – со знанием дела объявил Фалз. – А ваш экземпляр едва ли потянет на два. Хотя выглядит он, действительно, как нормальный. Странно.

– Доктор, – вмешался в разговор Кронс, – вы можете прямо сейчас провести вскрытие и сделать заключение?

– Время совсем не рабочее, сегодня воскресенье, – с улыбкой заметил Фалз. – Да и поздно уже.

– Время… – засуетился министр. – Время… Времени нет, время – это только теперь! – воскликнул он, в приступе небывалого энтузиазма хватая Фалза за руки. – Пойдемте, любезный, сделаем, что надо, я хочу присутствовать при вскрытии.

– Но позвольте, господин министр, к чему такая спешка? Птицу положат в холодильник, а завтра утром я сделаю все в лучшем виде…

– Нет времени, – начиная раздражаться, нервно произнес Кронс. – Вы уверены, что утром птица еще будет в холодильнике?

– Конечно, – Фалз смотрел на министра непонимающим взглядом.