Но, как оказалось, Кронс в любом состоянии ее прекрасно распознавал.

– Ты издеваешься? – краснея и потея, выкрикнул министр, забыв, что они не в порт-лаборатории, а в забегаловке двадцать первого энгла.

– Как можно, господин Кронс? Что вы такое говорите? – приглушая голос в надежде подать пример министру, как можно мягче произнес Макс.

– Вы потрясаете меня знанием философской мысли, но не обессудьте – в этом я вам плохой собеседник. Я не помню наизусть тексты подобного рода. Но все, что вы сейчас сказали, конечно, очень интересно…

– Прекрати! – снова громко выкрикнул Кронс, привлекая к себе внимание публики. Заметив, что многие смотрят на них с нескрываемым интересом, он словно подзавелся и пошел конем, отбомбив помещение словами отца трансцендентальности. – Время не есть эмпирическое понятие, отвлекаемое от какого-либо опыта. В самом деле, сосуществование или последовательность даже не входили бы в состав восприятия, если бы в основе не лежало a priori14 представление времени. Только при этом условии можно представить себе, что события существуют в одно и то же время или в различное время.15

«Матерь Божия! – в ужасе думал Макс. – Как его остановить? Нас же сейчас изобьют до смерти, если он не заткнется!»

А Кронс, казалось, только входил во вкус, щедро вываливая на головы ни в чем не повинных обывателей мнения высоких философских умов. За последующие десять минут ему удалось известить любителей пива о том, что по поводу времени думал Гегель, Джордано Бруно, Бергсон, Вернадский, но, когда он начал излагать взгляды Аврелия Августина и патетически провозгласил: «…время как настоящее в полноте своей пребывать не может!»,16 Макс, осознав, что Кронс не остановится, пока не завершит алфавит, схватил кубок, намереваясь раз и навсегда освободить мир от занудства.

Неожиданный крик нескольких человек сразу в углу заведения отвлек внимание Макса и спас жизнь министра. Все повскакивали со своих мест и бросились туда, откуда кричали. Когда лингвисту удалось протиснуться через плотный строй окруживших столик людей, он не увидел ничего, что могло устроить такой переполох: трое молодых людей стояли у стола, за которым сидели весь вечер, и, тупо уставившись в пустоту, молчали.

– В чем дело? – нетрезвым голосом прокричал Кронс, оказавшийся рядом с Максом и сразу забывший свою просветительскую миссию. – Что здесь происходит? Почему вы все орали, как будто вас режут?

– Исчез, – дрожащим голосом произнес один из стоявших.

– Кто?! – опешил Кронс.

– Барт, – выдохнул другой.

– Что значит, исчез? – напряженно переспросил министр.

– Не знаю, просто исчез, – закрывая лицо руками и падая на скамью, сказал первый.

– А, ну-ка, объясните мне, что тут происходит! – грозно потребовал Кронс. – Что за спектакль с исчезновением вы устроили? Могли просто сказать, что ни черта не понимаете в философии, и пойти по своим делам, вместо того чтобы мешать культурным людям с пользой проводить досуг…

– Господин министр, – прошипел Макс, пытаясь образумить Кронса.

Но тот его не услышал, зато услышали остальные, а, услышав и поняв, кто лил им в уши расплавленную галиматью о времени, сомкнули ряды. Кронс, оказавшийся зажатым со всех сторон подвыпившими весельниками, как называли завсегдатаев этой забегаловки, несколько сбавил обороты, заметив весьма недружелюбные взгляды в свою сторону.

– Сейчас ты проведешь досуг с пользой, – злобно произнес один из них. – Сначала вытравил нам мозги, а теперь пришел насмехаться над нами? Теперь? Я слышал, что ты про время втирал! Время – это только теперь, – с ехидной ухмылкой проговорил он. – Вот оно и пришло твое время, господин министр времени, теперь…