Лента и правда красивая.

– Надя, пожалуйста…

– Очень давно, кстати, здесь не было Джейн. Как у вас дела? Это, конечно, не моё дело… – Надя суетливо бегает вокруг меня с ножницами и всё-таки исчезает на кухне. Кричит оттуда, но я разбираю не всё. – Последний раз она выглядела очень воодушевлённой и свежей! Но почему она больше не заходит в гости?

Я решаю не орать на весь офис, к тому же мне особо нечего ответить. Вернувшись с вазой и цветами, Надя ставит их себе на стол.

– Вы сегодня домой когда пойдёте, возьмите их. Пока тут постоят.

Она крутится ещё немного вокруг стола, поправляя цветы, вазу, предметы на столе, стряхивая с себя невидимую пыль, и наконец усаживается, удовлетворённо складывает руки перед собой.

– Другое дело. А то купила бы сейчас «на кухню». Надо же придумать такое. – Надя выдыхает лишний воздух, успокаивается.

– Надя, вот адрес. Я собираюсь поехать в это место на выходные, забронируй, пожалуйста, гостиницу и билеты на самолёт.

Оставив, как мне кажется, предельно чёткие указания, я собираюсь уходить.

– Ренс, а что гостиница? У меня же родственники там – сестра с мужем. У них дом свой. Живут рядом, километров пятнадцать от вашего этого места. Давайте я им позвоню?

– Позвони. Но гостиницу забронируй.

– Так ведь домашний уют лучше, чем в гостиницах мёрзнуть.

– Это лишнее. – Меня как раз и пугает этот самый «уют». Почему обязательно мёрзнуть?

Чёткость указаний не спасла. Надя очень любит как бы вариативность. Ничего не имеет конечного пути разрешения, и всегда можно рассмотреть ещё вариант, договориться, поторговаться.

– Они хорошая семья!

– Я не сомневаюсь, но при чём тут я?

– Так у них можно пожить, зачем платить? Сейчас несезон, и они могут вам выделить комнатку. А то что вы там в этой гостинице будете есть? К тому же совсем один. – Говоря это, она начинает немного привставать со стула, будто поток информации в ней твердеет и требует более прямого пути из недр тела.

– Я не хочу никого беспокоить, я чужой человек, не стоит за меня переживать.

– Как «чужой»? Мне не чужой, – Надя смотрит мне прямо в глаза.

– Закажи гостиницу, хорошо? Пожалуйста. – Я кладу руку ей на плечо и усаживаю обратно. – Я обязательно навещу твоих родственников в следующий раз, летом. Хорошо? – Делать этого я, конечно, не собираюсь, но только так можно это закончить.

– Как скажете, вы тут босс.

Надя ловко поворачивается на стуле и лезет в ящик за справочником, поглядывая на меня, – стою ли я до сих пор рядом. Отыскав нужное в справочнике, Надя тянется к телефонной трубке. На правой руке на безымянном пальце у неё большое серебряное потемневшее кольцо с коричневым камнем. Если Надя нервничает или изображает, что взволнована, она натирает камень кончиками пальцев, смешно выпрямляет спину и поправляет блузку. К слову, нервничает она постоянно. Она любит все женские аксессуары – шарфы, простые и роскошные украшения: объёмные бусы, обычные бусы, брошки и прочую мелкую чепуху. Красит ногти всегда в один и тот же вишнёвый цвет, аккуратна и пахнет чистотой вперемешку с неизвестным мне подростковым парфюмом. Она не толстая, но ни мышц, ни костей в её теле я не замечал, – всё такое равномерно мягкое, как у выдры или сурка. Надя среднего роста или чуть выше, округлые черты лица, тяжёлый подбородок и мягкая улыбка – губы всегда сомкнуты, и за ними прячутся крупные белые зубы и мощная верхняя десна. Видимо, она этого стесняется. Волосы, густые, светло-золотистые, отливающие рыжиной, она заплетает в толстую косу или укладывает в объёмный пучок. В целом мне нравится её стиль – нордическая внешность и южный характер. Летом под ретушью пудры я замечал у неё веснушки на носу, что на фоне вездесущей серости и бледных рож выглядело весьма свежо. Как секретарша Надя исполнительна, дотошна и находчива, но иногда нервирует суетой и вопросами про личную жизнь, здоровье и питание. В её жизни присутствует культ родственных отношений и завтрака. Сама она одинока, насколько я могу судить. Пару раз пьяный даже хотел пригласить её куда-нибудь, но сдерживался. Добиться от неё педантичности с графиком не удалось – часто она приходит позже или исчезает посреди рабочего дня. Когда я пытаюсь выяснить, в чём дело, она с экспрессией рассказывает, много и громко, иногда переходя на шёпот, приближаясь ко мне слишком близко, или, наоборот, уходит в другое помещение и кричит оттуда, как было сегодня. По её интонации не всегда можно сказать с уверенностью, в каком она настроении и кто из нас секретарша. В итоге я успокаиваю себя тем, что, когда она мне нужна, она всегда рядом. Надя не любит, когда я прихожу на работу в выходные или остаюсь позже неё. В такие моменты она иногда звонит мне и проверяет. По всей видимости, это связано с тем, что я перестаю быть под её чутким контролем и наверняка плохо питаюсь. Она дочь каких-то советских эмигрантов из Восточного Берлина, но как и зачем она попала сюда, я до сих пор не выяснил. В Советском Союзе, насколько я знаю, она ни разу не была, так что происхождение её экзотических манер для меня загадка. Однажды я поймал себя на мысли, что стесняюсь пить и курить при ней, и в острые моменты предлагаю ей отправиться на обед или за чем-нибудь в магазин, как было сегодня. Партнёры раньше посмеивались над нашими отношениями с Надей, но, оценив её преимущества, заткнулись. Их секретарши скучны и не отличаются ни изобретательностью, ни экзотичностью, ни уж тем более таким знанием фольклора и астрологии. Правда, знакомство Джейн с Надей выглядело будто знакомство невесты с родителями. Я до последнего момента оттягивал этот момент. В результате Джейн стало так интересно, почему я не приглашаю её на работу, что однажды она сама внезапно появилась и познакомилась, с кем хотела. После того как я ей всё объяснил, она очень долго смеялась и ещё полгода припоминала мне, что я прятал её от «красотки-секретарши». А ещё забавно, что иногда Надя сама решает, кого пускать ко мне в кабинет. Например, если с партнёрами мы долго ругаемся в переговорной и Надя понимает суть конфликта, подслушивая сквозь тонкие стены, то остаток дня никто из участников конфликта ко мне не заходит. Как выяснилось позже – Надя им запрещает.