Еще перед тем, как они отправились на задание, между братьями был разговор. Вася, как старший, всегда был серьезным и ответственным. Он понимал, что ситуация может быть критической, и поэтому сказал брату: «Если что-то случится, ты должен бежать. Не геройствуй, Лёнька. Ты нужен людям, ты наш шанс предупредить деревню». Тогда Лёня отмахнулся от этих слов, рассмеявшись: «Да что может случиться, Вася? Мы же вместе!» Но теперь эти слова отдавались эхом в его голове, словно предсказание.

Лес казался бесконечным. Ветви хлестали по лицу, ноги путались в корнях, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвется. Но Лёнька знал: он не имеет права остановиться. Он должен предупредить деревню, он должен выполнить то, ради чего они пошли на это задание.

Кто же думал, что регулярные вражеские части пойдут такими шустрыми темпами… Перерезать связь в деревне Богатырево – это побочное задание. Главные линии уже были обрезаны, связи не было. Германцы давно фотографировали приграничье с самолетов-разведчиков. Диверсанты были на территории за часы, а то и дни до нападения. Но мальчишки не знали этого. Они считали своим святым долгом донести эту информацию до своих, предупредить родных и близких. Картина того, что диверсанты тайно проникнут в их деревню, как бычков перережут мужчин, пользуясь внезапностью, и незнамо что сделают с остальными жителями… Картина пугала и заставляла действовать решительно. Когда подстрелили Петро, у Васи разделились цели. Он не мог бросить умирающего друга, но и не мог не выполнить отданный себе приказ. Поэтому, он разделил эти задачи, сам остался с умирающим другом, а вестником отправил брата. Он обещал быть с ним, он и будет, но чуть позже. Сейчас нужно побыть последние минуты рядом со своим близким товарищем.

– Петро, – Тихо позвал Вася, наклонившись к уху друга. – Тот морося синими губами отозвался, – Вася… Больно, Вася….

Вася вытер пот, который плотными каплями выступил на лбу умирающего. Он догадывался, что с таким огнестрельным ранением, без лекарств в лесу шансов у Петро практически нет. Дело идет на минуты. Тащить в деревню бесполезно. Еще добрых 2—3 километра, а вокруг уже шныряют немцы.

– Петро, ты держись. Прости меня, я не могу тебе помочь. Петро, у меня никогда не было такого друга, как ты. Как же я без тебя? Петро…

Тихо было в лесу. Лишь легкий ветерок игриво витал по округе, распространяя вокруг запах зацветающих трав. Даже птицы, обычно весело щебетавшие в лесных просторах, молчаливо замерли на своих местах. Казалось, что время остановилось, а бескрайнее голубое небо раскрылось, готовясь принимать в свои покои очередную безгрешную душу.

Кровь уже остановилась, но все вокруг было алое от нее. Трава, руки Васьки, тело раненого. Петро вдруг неожиданно поверхностно вздохнул, закатил глаза и, вытянувшись, обмяк. Друг бережно закрыл ему глаза и тихо-тихо заплакал, глядя на своего верного товарища, который навсегда остался семнадцатилетним юношей.

Лёнька бежал изо всех сил. День уже был в зените, солнце припекало все сильнее, и казалось, что даже воздух обжигает. Пот катился по лбу, смешиваясь с пылью, будто напоминая, что отдыхать нельзя. На небе не было ни единого облачка, а шум взрывов и выстрелов давно затих. Казалось, что война исчезла, растворилась в тишине леса, и всё это было не более чем страшным сном. Лёнька на секунду закрыл глаза, будто желая окончательно убедить себя в том, что все это неправда. Что нет ни немцев, ни войны, и брат с Петро живы, а он просто бежит домой к обеду, боясь получить нагоняй от родителей за опоздание.