— Так там это… Искры летели… — сердце от страха танцевало лезгинку. Дыхание сперло. И, как бы я не храбрилась, глаза макрели. — Может песок был нужен… Или земля.

— Смешно! — нервно топая ногой по полу, Арсений Александрович обвел комнату рукой. Выглядела она, как после землетрясения. — Как ремонт оплачивать будешь, юмористка?

— Я?.. А я-то тут при чем? Они сами начали… Мне как их было разнимать? Хоть бы электрошокером снабдили… — слова заплетались. Язык вяз. Голова стала ватной.

Неожиданно для себя я поняла, что плачу. И вообще никак не могу остановиться. Донской замер в недоумении. Даже огнетушитель, наконец, на стену обратно вернул. Так было спокойнее…

— Теперь я понимаю Настю… — недовольно качая головой, протянула Галина Эдуардовна. Которая, к слову, все отчитывание слышала. Но в стороне не устояла. Вставив руки в боки, она перегородила сыну плачущую меня и разъярённо прошипела: — Жаль поздно тебя в детский дом сдать! Но я попытаюсь!

— Пока ты будешь звонить в детский дом, я буду искать дом престарелых! — в тон ей ехидно оскалился мужчина. А потом приобнял мамочку за талию и сопроводил к выходу из приемной. — И вообще, тебе пора. Вот тебе ключи от квартиры, от машины, деньги на всякие нужды... Буду вечером с твоим чемоданом и годовым запасом спиртного. На работе не жду.

— Но… — попыталась сопротивляться та.

— Мы сами разберемся! — резко сказал мужчина. Как отрезал. Даже его темпераментная родительница поняла, что в таком состоянии с сыном спорить бесполезно, и сдалась.

— Не смей Настю больше обежать! — пригрозила она ему, указывая пальцем на плачущую меня. — Иначе я буду сидеть дома и плохо о тебе думать. Оно тебе надо?

— Нет. Не надо, — и мужчина захлопнул перед лицом женщины дверь. Потом немного подумал и провернул ключ в замке.

Глотая слезы, я вдруг задрожала. Наедине с Донским оставаться было страшно…

— Ну, — внезапно Арсений Александрович опустился напротив меня и заглянул в глаза. По телу прошла дрожь от его бархатного голоса, — и чего мы тут нюни развели?

— Просто… — зажмурившись, я собрала волю в кулак и посмотрела в его глаза. Сейчас мужчина показался мне совсем другим. Открытым что ли. Без напускной жестокости и равнодушия. — Скажите, сколько вам лет?

Вопрос явно оказался неожиданным. Ректор стушевался. Бровь его саркастично поползла на лоб:

— Больше, чем планировал…

— Планировали для чего? — задала закономерный вопрос я, но ответа так и не получила. Поэтому перешла к главному: деловому разговору. — Вы как взрослый человек должны понять, что я больше просто не вывожу эту жизнь!

— «Не вывожу» — это как? — он скривился от моего сленга. Но при этом казался заинтересованным. Серые глаза блуждали по моему лицу, снова и снова завороженно замирая на губах.

— Это когда твои круги под глазами больше, чем круг общения! — В сердцах воскликнула я. Горечь внутри буквально душила. — А от усталости только в конце дня замечаешь, что целый день проходила в разных туфлях!

Донской медленно кивнул. Мол, принял к сведению. И после небольшой паузы достал платочек с кармана и стер дорожку слез на моей щеке.

— Это все? — спросил он вдруг мило и заботливо.

— Нет! — а у меня будто стоп-кран сорвало. Больше молчать я просто не могла. — Я завалила тест по латыни только потому, что заснула во время экзамена. Зато за ночь зубрешки стала лучшим другом с демоном, которого призвала.

— Теперь все? — ректор почему-то улыбался. Хотя мне было совсем не до веселья.

— Отец испугался, увидев меня ночью у туалетной комнаты. Думал, я съехала! — воскликнула я в сердцах. Ладонь мужчины вдруг упала на мое колено. Вроде для опоры. В полуприсяде он начинал падать. И все же теплота его кожи действовала на меня странно. Дыхание участилось, а сознание заволокла розовая дымка. — На литературе нам задали сочинение о том, какие книги мы читаем в свободное время. Как объяснить Надежде Федоровне, что нет у меня его — свободного времени?!