Впервые ему пришлось столкнуться с действительностью в университете, когда к нему подошел студент предпоследнего курса Йоганн Леманн. Первое, что пришло в голову Курту, как только Леманн протянул ему руку, как он похож на Ивана. Светлые волосы, зачесанные наверх, умные с искрой голубые глаза, загорелое, чуть вытянутое лицо, спортивная фигура. Он, конечно, видел его не раз в коридорах университетского кампуса, слышал, что этот парень всегда в центре внимания, легкий, общительный, спортсмен, на хорошем счету у преподавательского состава. Но непосредственного общения с этим человеком прежде у Курта не было. Он был удивлен неожиданным вниманием, которое Леманн проявил к нему, первокурснику, ничем не примечательному, скромному студенту.

– Рихтер, – начал Йоганн, – ты ведь из семьи тех самых Рихтеров? – И он многозначительно поднял брови. Курту это не понравилось. Ему не хотелось выделяться среди студенческого сообщества принадлежностью к богатой семье, но Йоганн так дружески сжал его руку, с такой непринужденной теплотой произнес эти слова, что обидеться не получилось.

– Ты, я надеюсь, в курсе, что наша ратушная площадь теперь носит имя Адольфа Гитлера. Вот по этому поводу там завтра, двадцатого апреля, состоится митинг, на который придут все наши ребята. Я думаю, твое место среди нас.

Йоганн закончил и, слегка наклонив к левому плечу голову, вопросительно взглянул на Курта.

Многие студенты носили специальную форму: коричневые рубашки, галстук, бриджи. Но все они были со старших курсов. Курт видел, как они часто собирались на спортплощадках, пили пиво, о чем-то громко кричали. Вот они, по его мнению, и должны были участвовать во всех этих митингах, напоминавших Курту похожие мероприятия в России, на которых он обычно скучал и не поддавался всеобщему восторгу. Но ответить отказом было бы в такой ситуации бестактно, и Курт согласился:

– Конечно, раз так, то я приду.

– Действительно, следующим вечером площадь Ратхаусмаркт была заполнена до предела. Переносная трибуна у входа в ратушу была увенчана огромной, в полтора человеческих роста, свастикой. Курт не знал тех, кто выступал. Один за другим они подходили к микрофону, разносившему их речи по всему городу. Некоторые из выступавших были в штатском, но большинство носили коричневую форму штурмовиков СА и черную форму СС. Их встречали громкими криками одобрения, свистом и рукоплесканиями. Курт чувствовал себя неловко, он не понимал, чем эти господа, форсируя голос, так заводили публику. Они не сообщали ничего, кроме простых банальных лозунгов:

– Нас унижали, но мы встали с колен, мы – великая нация, мы сплотимся и накажем всех своих врагов.

И в конце все обязательно, все без исключения, славили Гитлера. Впрочем, суть была не в речах, а в самом действии, в единении тех сил, которые поддержали Адольфа Гитлера, человека, который собирался навести порядок в стране, и от этого, как все ожидали, должна была улучшиться экономика и материальное положение немцев. К тому же всем надоела предвыборная чехарда, конец которой в январе этого года положил приход Гитлера к власти, назначение его рейхсканцлером.

После митинга Йоганн пригласил Курта и еще нескольких своих друзей в пивной бар на улице Репербан. За большим длинным столом уместилось около двадцати человек. Курт один среди всех был в штатском и был единственным первокурсником, остальные или заканчивали университет в этом, тридцать третьем году, или находились на предпоследнем курсе. Йоганн рассказывал о том, как принимал участие вечером тридцатого января в факельном шествии в Берлине перед Бранденбургскими воротами в честь назначения Гитлера Рейхсканцлером.