– Это пока слова. Напиши нам правду.

Охранник взял ручку. Подвинул к себе бумагу. И сделал по-настоящему большую ошибку. Он сказал:

– Безумию дарована привилегия говорить правду, никого не оскорбляя, – процитировал охранник Эразма Роттердамского или Мартина Лютера. – Что писать?

Разве можно давать столько возможностей оперуполномоченному Московского уголовного розыска? Что писать? Сева торжествовал. Я посмотрел на стажера и Гошу. Они смотрели на происходящее с любопытством. Беда. А я-то надеялся, что чего-то не знаю и все не так плохо.

– Пиши, Николаич. Справа в углу: «Прокурору города Москвы. От такого-то Козлова… Андрея Николаевича»… вот от тебя… да. Теперь по центру: «Чистосердечное признание»…

Позже Сева не мог объяснить, что он имел в виду. В чем должен был чистосердечно признаться Козлов Андрей Николаевич? В том, что он заехал один на двух машинах на территорию, или в том, что застрелил гражданина Рюрикова на почве личных и неприязненных к нему отношений? Сева клялся, что он не знал и не знает, что он имел в виду. Как говорится: накатило.

– А-а-а-а-а, – закричал охранник,– а-а-а-а....

Сева искренне растерялся, не понимая, где закралась системная ошибка.

– А-а-а-а-а, – кричал уже третье дыхание охранник, – я так и знал. Я так и знал. А-а-а-а-а!

Сева собрался исправить положение. Пододвинул свой стул, развернул спинкой к охраннику и решительно сел на него, как на коня. Но было уже поздно что-то исправлять. Охранник заплакал.

– Я так и знал. Я так и знал. Разве так можно? Нашли убийцу. Значит, правду говорят, что у вас так делают? Ни слова больше не скажу. Везите меня сразу в тюрьму. Ни слова не скажу… Дайте только с матерью проститься и везите в тюрьму. Все равно никто за меня не заступится…

Фраза про мать была убийственная. Наверное, совсем старушка. Сева сдулся. Это было особенно очевидно, если учитывать, что он сам не понимал, причем тут чистосердечное признание.

– Сева, прогуляйся немного, – сказал я негромко. Сева сразу вскочил и с облегчением покинул кабинет.

Охранник, как и обещал, замолчал. И только сопел.

– Курите?

Он кивнул. Гоша все понял и толкнул стажера. Стажер протянул охраннику пачку сигарет.

– Я своих, если позволите. Покрепче. Натуральные. Без селитры, – сразу длинно нарушил обет молчания охранник. Он достал «Беломор». Прикурил от зажигалки стажера. С удовольствием затянулся и откинулся на спинку стула. И вновь замолчал. Я считал затяжки. После третьей я еще не понимал, с чего начать. И тут снова увидел вибрамы ВЦСПС.

– Отличные у вас ботинки. Вибрамы ВЦСПС. У меня такие же. Сносу нет. Родители подарили, когда я закончил девятый класс. Давно мечтал.

Охранник с большим трудом не ответил мне. Ну и я молчал. Не торопясь перекладывал бумаги. Надо же было руки чем-то занять. Охранник докурил. Тщательно затушил папиросу в пепельнице с головой медузы Горгоны.

– Судя по вибрамам и штормовке, вы опытный турист.

– Приходилось, – все еще сдерживаясь, ответил охранник и тут же не удержался. – Я – мастер спорта по спортивному туризму.

– Да ладно? Значит все категории ходили? И «шестерки» ходили?

– Безусловно.

– Первый раз вижу человека, который ходил «шестерки»!

Охранник был очень доволен.

– А кем вы работали до кладбища?

– Я учитель физики. После 27 лет работы пришлось оставить преподавание из-за принципиальных разногласий с директором.

Эти разногласия очень четко воняли на меня перегаром.

– Андрей Николаевич, мне очень надо узнать, как две автомашины попали сегодня ночью на территорию кладбища. Это вам надо в первую очередь. Вы же не можете отвечать за чужие дела. Это будет несправедливо. Вы пострадаете. А вы уже немолодой человек.