Пашку от неожиданности упал на землю. Сзади его подпер Жеха, держа пулемет одной рукой по-боевому, словно это был облегченный автомат. С левой стороны пулемета свешивался остаток пустой ленты, с правой полная лента уходила в пристегнутую коробку.

– Снайпер, сука! – крикнул он Пашке. Обернулся к одному из «ворон» – бойцов призывом помладше его, но старше Пашкиного, – Петруха, попробуй удержать его, пока не зайдем.

Петруха весело и отчаянно оскалил зубы. Вскинул СВД, выискивая в прицел затаившегося врага. Хлопнул выстрел, еще…

– Удержу! – радостно заорал он, – вижу, гниду…

Еще пара спецназовцев-снайперов постреливала на ходу по соседнему зданию, пробираясь ближе к головной группе.

Сидоркин рявкнул поднимающемуся с земли Пашке:

– Пашков, идешь со мной в завод, спину прикрывай, понял!? Чтобы ни шагу от меня… Коробки неси, – и сунул Пашке две большие пулеметные коробки с лентами, – расторопнее будь.

– Хорошо, – кивнул Пашка, не очень-то хорошо соображая в этом оркестре пальбы. Тем временем у центрального началось наконец основное действие.

Два бойца подползли к самому порогу, закинули внутрь сразу несколько гранат, одну за другой. В темноте первого этажа начало рваться. Пашка ощутил, как дрожит стена, к которой он прижался вместе со всей цепочкой боевой группы. С каждым взрывом из темноты вырывались огненно-дымные тучи.

Один из дедов считал:

– …Четыре, пять, шесть, семь. Восемь! – рявкнул, как скомандовал и, всунув руку с автоматом внутрь, принялся беспорядочно палить, нажимая на спусковой крючок.

Из темноты валил едкий черный дым, вызывая слезы, и стелился по обожженной земле, обнимая ноги в грязных, запыленных берцах.

Одновременно с этим Ротный в два длинных прыжка оказался на открытом месте, как раз напротив затихшего на мгновение проема. Свирепо рявкнул РПО у него на плече, и вокруг содрогнулось, спрессовав воздух вокруг. С обоих концов трубы рвануло пламя и выстрел в долю секунды исчез внутри завода.

Вслед за Ротным, опоздав на какое-то мгновение, выскочил на это же место Замок и второй огнемет, оглушительно взревев, сделал свое дело. Внутренности дрогнули. Всю группу обдало горячим, а Ротный уже орал, не дожидаясь, пока стихнет звон в ушах:

– Пошли!.. …шли… вашу мать!!!

***

Неудержимо клонило в сон. Пашка досадливо цокнул языком сам на себя из-за того, что не может с этим совладать, и снова заснул. Сон получился чутким и беспокойным. Часто к яме подходили боевики, смеялись, тыкали в пленных пальцами. Тело непроизвольно напрягалось, каждый раз ожидая развязки, но, приоткрывая глаза, убеждался, что и сейчас пришли не по их душу, а так, поглазеть, и снова забывался. К этому моменту он уже зарекся от похождений в зоопарк на гражданке, если еще удастся оказаться там. Бедные звери… Им, вольным душам, наверное, еще тяжелее от того, что никуда не скрыться от назойливых взглядов пялящихся на тебя людей.

И кто-то неподалеку кашлял все время.

Между тем хоть в таком, но все же живительном сне он ощущал, как жадно берет свое дошедшее до крайней точки тело, восстанавливает себя.

Из сна вывел его уже под вечер опять же Ахмет. В нагретом воздухе уже посерело, когда он подошел к яме. Бросил веревку вниз, сказал коротко:

– Ведро давай.

Пашка привязал веревку к пластиковой ручке опустевшего за целый день ведра. На дне плескалось немного намокшей жижицы. Наверное, земля сверху попала. Покачал головой. Ну и горазд пить, однако, Виталя. Сушняк у него, что ли?

Ведерко дернулось из рук и ушло вверх. Вместо него Ахмет скинул еще сверток, правда, по весу чуть меньший, нежели тот, что был утром. На этот раз Пашка успел крикнуть отвернувшемуся чеченцу: