– А вот я немного разбираюсь.

– Чаще в ресторанах бываете.

– Да, наверное, – засмеялся он. – Вы будете есть мясо или рыбу?

– Мясо.

– Ну и отлично!

Он показал подошедшему официанту строчку в меню, тот кивнул, черкнул что-то в блокноте и ушел.

– Вы здесь, как я понял, по делам? – начал он разговор.

– Да, а вы?

– Отчасти. Моя жизнь – это вообще сплошные дела.

– Почему вы не берете в деловые поездки жену?

– У меня ее нет. Я уже давно разведен.

– Ну тогда, подругу, ведь тоскливо, наверное, когда только дела, дела, дела?

– Вы правы, бывает тоскливо. Тогда я приглашаю в ресторан симпатичную незнакомку и приятно провожу с ней вечер за ничего не значащим разговором.

– Резонно, я даже теперь представляю, как выглядит эта симпатичная женщина, – засмеялась я. – Ну что ж, по крайней мере, теперь все роли в этой пьесе распределены.

– Точно! – он тоже улыбнулся. – Только не поймите меня неправильно. Мои намеренья чисты, как слеза ребенка. Это, знаете, как разговор двух попутчиков в поезде, волею судьбы оказавшихся в одном купе. Поезд едет, колеса стучат, разговор идет, а через несколько часов остановка, и они разойдутся в разные стороны и больше никогда друг друга не увидят.

– Да, хорошо представляю эту картину. Вообще очень люблю поезда. В детстве, когда видела проходящий мимо поезд дальнего следования, всегда хотела оказаться в нем и ехать куда-нибудь.

– Куда конкретно?

– Да это неважно! Главное, что впереди неизвестность, другая жизнь.

– Вот бы никогда не подумал. Мне кажется, что вы такое воплощение разумности, стабильности, упорядоченности.

– Произвожу такое скучное впечатление?

– Ну почему скучное? Хорошее впечатление. Разве разумность – это скучно?

– Черт его знает! Зависит от меры этой разумности. А вы могли бы запрыгнуть на площадку поезда, не зная, куда он направляется, просто потому, что захотелось перемен?

Евгений Иванович ответил не сразу.

– Нет, пожалуй, на такое я не способен. Я умею принимать решения, кардинально меняющие траекторию жизни, но перед этим довольно долго думаю, изучаю ситуацию. В моем деле такая спонтанность не подходит, слишком много денег на кону.

– Мне в этом смысле легче, но, честно признаться, я с возрастом тоже потеряла эту способность.

– А может быть потому, что вас все устраивает, зачем что-то менять?

– Не знаю, может быть просто трусости стало больше. Вы правы, я теперь мадам-разумность.

– Вот совершенно не вижу причин печалиться по этому поводу.

– Год назад я бы с вами полностью согласилась. Хотя, если подумать, то год назад мы бы с вами тут не сидели.

– Мне позволено будет спросить, почему вы так поменялись за этот год?

– Да все очень просто: год назад у меня был любимый муж, и, спроси вы меня тогда, хочу ли я что-то менять в своей жизни, я бы точно сказала, что нет. А потом он умер, совершенно скоропостижно. И теперь передо мной стоит призрак одинокой старости, и мне страшно смотреть ему в глаза.

То ли вино, которое заказал Евгений Иванович, было каким-то особенным, то ли он сам был очень умелым и заинтересованным слушателем, но я сказала ему то, в чем не признавалась даже самой себе. Мне сорок пять, у меня нет ни детей, ни мужа, и теперь уже никогда не будет. А у меня впереди еще лет сорок одинокой жизни, и меня это страшит до чертиков.

– Александра, вы зря так расстраиваетесь. Я же вот живу один. И давно. Не так это и плохо, если честно. Ты сам себе хозяин, делаешь то, что хочешь, ни к кому не надо подстраиваться. А то, что скучно, так это тоже не совсем так. Есть ведь работа. Вот вы кем работаете?

– Я редактор в издательстве.

– Вам это нравится?