Так определилась случайная последовательность пунктов на этих бланках (см. с. 92–96).

Тогда же Мейерхольд написал начало будущего выступления.

На утреннем заседании 15 июня слово в прениях Мейерхольд получил седьмым – после Б. М. Сушкевича, И. Я. Судакова, Ю. А. Завадского, руководителя рязанского театра А. С. Верховского, С. Э. Радлова и режиссёра борисоглебского колхозно-совхозного театра П. Н. Трапезникова.

Он говорил минут сорок-сорок пять, его выступление занимает в стенограмме двадцать две машинописные страницы. Оно распадается на три неравные части, первую и последнюю из них он читал, начало по рукописным заготовкам очень близко к их тексту, конец – по журнальной вёрстке.

Начало речи Мейерхольд написал вечером 14 июня на четырёх листках, оборотах именных бланков. На каждый листок легло по звену логики, которую он выстраивал в поисках точных слов и верной интонации (см. ниже с. 96–103).

Эта логика такова: во-первых, партия и Сталин воспитывают непримиримость к ошибкам (листок 1); во-вторых, ошибавшимся – и ему в их числе – сохранена возможность работать (листок 2); в-третьих, стало быть, за эту возможность следует благодарить партию и Сталина, именно им должны быть переадресованы овации (листок 3); в-четвёртых, было бы ошибкой думать, что подъём театра зависит от возвращения формалистов (листок 4).

Приведённые на первом листке сталинские требования к самокритике («умей улавливать свои ошибки, умей вскрывать их корни, умей показывать, как ты ошибался») повторены в заключительном слове Храпченко (констатировавшего, что Мейерхольд задачу самокритики выполнил формально). Этим совпадением проясняется контекст, диктовавший Мейерхольду необходимость и правила «самокритики» (см. ниже с.98 и 156–157).

Конец ознакомительного фрагмента.