Упрёки Вышинского на следующий день А. Д. Попов назвал в своём докладе следствием недоразумения: «Мне очень грустно, но я думаю, что товарищ Вышинский, который здесь вчера выступил с замечательным докладом, просто неверно понял строки статьи в “ Советском искусстве”. Я говорю не в порядке защиты этой статьи, которая была напечатана. Я с некоторыми положениями этой статьи не согласен, но когда мы говорим о нивелировке театра, о серости и о том, что в театрах должна вестись борьба в том числе режиссёра с актёром на творческой базе, борьба за единомыслие в искусстве (так и написано было в этой статье), – без этой борьбы ничего, с моей точки зрения, не выйдет. Без этой борьбы, не склочнической, а борьбы принципиально творческой внутри одного организма, по-моему, повторяю, ничего не выйдет. И практика нас учит другому. Я думаю, что это было результатом недоразумения. Сейчас проповедовать в наших театрах тишь и гладь совсем не ко времени. У нас и так много тиши и глади и творческого ожирения в ряде театров»[107].

При публикации стенограммы этот фрагмент доклада исчез, но осуждение статьи во вступительном слове Вышинского было сохранено.

Доклад Попова («Творческое воспитание актёрского коллектива») по предварительному плану был последним из трёх основных докладов. Их очерёдность изменилась отчасти непредвиденно. За полтора месяца до конференции, 3 мая приказом комитета было установлено, что первым будет комитетский доклад, вторым – доклад Немировича-Данченко («Роль и место режиссёра в театре»), третьим – доклад Попова. 5 июня об этом сообщила «Литературная газета».

Незадолго до конференции Немирович-Данченко отказался от участия, сославшись на переутомление (он предполагал уехать на отдых заграницу).

Тема его доклада перешла к С. М. Михоэлсу. По повестке дня, объявленной Храпченко в день открытия 13 июня, и по сведениям утренних газет доклад Михоэлса должен был предшествовать докладу Попова. Тот же порядок докладов повторён хроникой «Правды» 14 июня.

Но утром 14-го первым слово получил Попов.

Тем самым «воспитание актёрского коллектива» выдвигалось как основная задача режиссуры.

Тезисы доклада Попова были изданы брошюрой, подписанной к печати 9 июня. Считанные пометы на полях экземпляра, принадлежавшего Мейерхольду, возвращают к частным проблемам, которые на заседаниях бюро секции Мейерхольд относил к «профессиональным тонкостям».

Эти частности по-прежнему вызывали у него желание оспорить одно и уточнить другое – он по-прежнему не соглашался с отрицанием актёрских амплуа, считал затягивание застольного периода уловкой лентяев, защищал режиссёрский показ, если он содержит «заражающий актёра штрих» (см. ниже с.82)[108].

Предполагая возможность диалога с докладчиком в прениях и споря с методичностью тезисов, Мейерхольд беглым конспектом – в столбец – на обложке брошюры ниже её заглавия изложил свой взгляд на работу актёра и на работу с актёром (см. ниже с.83 и 85).

Для начала он привёл доказательство того, что замысел может развертываться вне рационалистической постепенности. Он ссылался на пример Пушкина – в юбилейный пушкинский год готовясь к репетициям радиоспектакля «Русалка», он убедился, что ранняя редакция кульминационного монолога героя была создана Пушкиным за несколько лет до основного текста (см. ниже с.83 и 92, ср. с.123, 131–132).

Затем он назвал элементы творческого процесса, не подчиняемые рационалистическому подходу, – «фантазию» и «волнение», причём к пункту «волнение» слева от основного столбца добавил: «Восторг, радость жизни». Этот ход мысли был развёрнут в его январской лекции («В искусстве самый большой и важный двигатель – волнение. ‹…› Эта взволнованность будет помогать труд мой нести радостно. Вот такая штука, а не каждодневная жвачка»