— Рома! — тут же восклицаю. Халим огибает меня и, стараясь не тревожить коллегу, осторожно поднимает моего сына. Лицо мужчины заметно напряжено.

— Тяжелый он, — пыхтит Халим и отдает мне ребенка. Сын начинает елозить у меня в руках, просыпаясь. — Пройдемте со мной.

Теперь мы ближе к хвостовой части самолета. Я хотела сесть так, чтобы видеть происходящее, но Халим жестом указывает мне на противоположные сиденья. Не видеть происходящее ужасно нервирует. Сжимаю краешек куртки, тереблю кольцо на пальце.

— Мам? — Ромка дергает меня за рукав. — Когда можно будет покушать? Я очень голодный.

— Сейчас, малыш, — быстро говорю, а сама поворачиваю голову к Халиму, обращаюсь по-английски: — Мой сын хочет есть. Можно что-нибудь организовать, пожалуйста?

— Разумеется! — вежливо отвечает мужчина и вскакивает, на ходу вертя головой, видимо, в поисках стюардессы. Но той нет, поэтому он отправляется лично в хвост самолета. Благодаря его уходу поворачиваюсь, чтобы еще раз посмотреть на возню с шейхом. Только за спинами охранников ничего не видно.

— Мам, — снова дергает меня Ромка. — Мам, я хочу пройтись.

— Пока нельзя. Одному дяде плохо.

— Это потому, что он тебя обидел! — уверенно заявляет сын, вызывая у меня нервную улыбку.

— Он просто болеет.

— Он умрет?

— Нет, надеюсь. Вообще, Ром, никому нельзя желать смерти, как бы сильно этого не хотелось.

Как часто родители говорят своим детям, как поступать правильно, а сами думают об обратном? Я в очередной раз заглядываю в свое сердце и не понимаю, ненавижу ли я Джафара или все-таки нет?

Тем временем все громче раздаются приказы незнакомого голоса на арабском, все чаще охранники снуют туда-сюда то с какими-то лекарствами, то со стойкой для капельниц. Их лица безэмоциональны, а чужой язык не позволяет разобраться в ситуации. Все плохо? Или все лучше?

Халим возвращается, кладет мне на колени две порции упакованной готовой еды, а сам безотрывно смотрит поверх наших голов. Да что же там происходит?

Через несколько минут сверху раздается тот самый властный голос, который до этого командовал. В его тоне чувствуется усталость и облегчение. Халим подскакивает с места, что-то отвечает. Поднимаю голову. Рядом стоит красавчик, которого первого пустили к Джафару. Судя по всему, он врач.

В один момент Халим срывается с места и идет к шейху, а подошедший занимает его место напротив меня. Рома, занятый игрой с салфеткой, его игнорирует.

— Опасность миновала, — на корявом английском говорит мужчина. — Меня зовут Мирза. Я врач.

— Я уже поняла. Я Вероника, — произношу, чувствуя, как на сердце становится легче.

— И вы?.. — многозначительно тянет мужчина, переводит взгляд на мои руки, на Рому.

— И я не настроена на разговор, — пресекаю неуместные рассуждения о моем статусе здесь.

— У вас дрожат руки, — замечает Мирза. — Вам страшно?

— Я не настроена на разговор, — вежливо повторяю и снова принимаюсь теребить кольцо, отворачиваюсь. Краем глаза замечаю, как мужчина только улыбается, обнажив ряд белых зубов.

— Ладно-ладно, — тон Мирзы становится примирительным. — Вы бледная, того и глядишь, упадете в обморок. А я устал, чтобы еще кого-то спасать.

Я ничего не отвечаю. Главное, что опасность миновала, а окажись мы на земле, что делать дальше? Как выбраться? В голове столько вопросов, ни одного ответа. Мирза сидит напротив меня молча: он воткнул наушники и закрыл глаза. С Ромкой тоже все в порядке.

Дальше время принимается медленно течь. Никто меня не трогает, никто не бросает даже лишнего взгляда в нашу сторону, как будто неведомым образом присутствие врача меня защищает от этого. Никаких посторонних звуков, кроме тихой классической мелодии. Смотрю на телефон: мы летим уже три с половиной часа. Осталось немного. Вот только до чего?