− Не говори Вале, что я у вас, − попросила она мать, пока та стелила ей постель в маленькой комнате.

− Хорошо, не буду, − пообещала Надежда Константиновна и принесла дочери свою ночную сорочку, халат, ватные диски, тоник для лица и крем.

Справившись с вечерними процедурами, Лана упала на кровать. Слёзы, как ни странно, её не душили. Душа болела, но уснула женщина быстро. Так бывает, когда жизненные ресурсы полностью истощены. Организму не остаётся ничего другого, как впасть в анабиоз.

Хотя порой даже он не помогает. С Ланой как раз это и случилось. Все её мучения вернулись утром, да ещё и с удвоенной силой. Болело всё: живот, голова, сердце. Из влагалища лились темно-красные обильные выделения. Как бы месячные и как бы нет.

Кое-как встав с кровати, она заставила себя доковылять до стационарного телефона и, позвонив на работу, сказала, что заболела. Её поняли, но скорейшего выздоровления желать не стали. В последние два года Лана часто брала больничные, а часто болеющих сотрудников по понятным причинам никто не любит.

Перед работой мать успела сварить ей куриный бульон, но Лана не сумела проглотить и двух ложек. Еда отчаянно просилась обратно. Вслед за физической болью пришла ещё большая душевная и накрыла её будто лавиной. Очередной «пролёт», развод с мужем, что дальше? Увольнение с работы за профнепригодность? Оставшись одна в квартире, Лана прожигала взглядом потолок. Легче ей не становилось.

− Я пережила три смерти, − в какой-то момент произнесла она, будто общалась с невидимым глазу психологом. − Смерть эмбриона, свою смерть, как женщины, и окончательную смерть всех надежд на будущее. Но… Влад бы меня всё равно скоро бросил. Рано или поздно это бы обязательно случилось, поэтому правильно я сделала, что сама ушла.

Невидимый психолог все её излияния, разумеется, никак не прокомментировал, и через минуту Лана опять ушла в забытьё. Не спала и не бодрствовала. Просто лежала и иногда била подушки. Вставала только в туалет, а потом вновь валилась на кровать и сворачивалась калачиком.

− Это, видимо, Аринка меня прокляла, − в конце концов пришла к выводу Лана. − До сих пор не простила... И никогда не простит!

Последнее изречение невидимый психолог также оставил без ответа, и Лане пришлось замолчать, потому как в половине шестого домой вернулись родители, и Надежда Константиновна, собрав на стол, постучалась в комнату к дочери:

− Может, поужинаешь с нами.

Иоланта отвернулась к стене.

− Сегодня я полежу ещё, а встану завтра. Завтра мне станет легче.

Хмыкнув, Надежда Константиновна тихо закрыла за собой дверь. Лана продолжила жалеть себя снова. И почему у алкоголиков и наркоманов дети рождаются, а у таких, как она, нет? Ответственных, умных, трудолюбивых, обеспеченных?.. Они ведь их голодом морят, рожают, где попало, во время беременности часто даже в женскую консультацию не заглядывают. Почему только «залетают», как крольчихи, непонятно…

Перевернувшись на другой бок, Лана потёрла глаза. На улице окончательно стемнело, и в девять вечера у неё сильно прихватило желудок. Если не считать утренний бульон, ела последний раз Иоланта вчера вечером. С Владом. Злосчастные рис и грудку.

Пришлось заставить себя встать и дойти до кухни. Надежда Константиновна со стола уже убрала и посуду помыла, но дочь встретила улыбкой. Щедро положила ей пюре и гуляша. С Ланой, однако, сидеть не стала. Видела, что дочь пока общаться не настроена, а потому ушла поболтать с соседкой. Николай Львович смотрел в большой комнате любимый «Спас». Лана ковырялась в тарелке вилкой и, как в детстве, рисовала незамысловатые узоры. И тут в дверь позвонили.