Боль пронзила виски, и видение исчезло. Остался обычный рассвет – грязно-розовый, сонный. Виктор глубже натянул капюшон и зашагал прочь, повторяя как мантру:

– Здесь всё реально. Всё настоящее.

Он не видел, как в воздухе за его спиной дрогнула невидимая трещина, словно стекло, готовое разбиться.

Лиза сидела на краю облака, свесив ноги в пустоту, где внизу – или вверх? – извивалась река, переливающаяся ртутным блеском. Её пальцы впивались в пушистую массу, оставляя вмятины, которые тут же затягивались, словно раны. Воздух пахнул мятой и расплавленным янтарём, а ветер, игравший с её волосами, напевал мелодию, которую она сама придумала вчера. Или сто лет назад. Время здесь текло, как лужица ртути – собиралась в шарики, растекалась, но никогда не испарялась.

– Скучно? – Голос Осколка прозвучал слева, хотя само существо материализовалось справа, собравшись из бликов и теней. Его форма менялась каждую секунду: то крылатый змей, то ребёнок с лицом старика, то просто дрожь в воздухе.

– Нет. Да. Не знаю, – Лиза поймала пролетавшую звезду – крошечный светлячок – и запустила его обратно в небо, вышибая искры. – Сегодня деревья поют слишком громко.

Осколок рассмеялся, и звук рассыпался осколками стекла.

– Ты всё ещё тоскуешь по плоскому миру. Они зовут тебя, да? – Он махнул рукой, и пространство перед Лизой сжалось, показав картинку: комната с розовыми обоями, кукла с треснувшим фарфоровым лицом, женщина у окна… Лиза резко дёрнула головой, и видение рассыпалось.

– Не трогай их! – её голос дрогнул, хотя она сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь. – Там всё… ненастоящее. Даже боль.

– Зато здесь ты можешь всё, – Осколок принял форму мальчика в плаще из ночи и присел рядом. – Сегодня утром ты превратила песок в шоколад, а вчера остановила ураган хлопком в ладоши. Ты просто возникаешь и пропадаешь. Всё вокруг подчиняется тебе. Ты можешь казаться поверженной и восстанавливаться из пепла. Разве это не лучше, чем плакать в подушку, пока родители кричат за стеной?

Лиза нахмурилась. Она помнила те крики. Помнила, как однажды мамины руки стали бумажными, а папин голос – плоским, как из динамика. Тогда она зажмурилась, прошла сквозь зеркало… и оказалась здесь. Но иногда, особенно когда луна пела колыбельную, ей хотелось вернуться и ткнуть пальцем в тот мир – проверить, не стал ли он снова объёмным.

– Я могу создать хоть тысячу миров, но… – она встала, и облако под ней завизжало, превратившись в синюю птицу. – Здесь нет неожиданностей. Я всегда знаю, что будет.

Осколок вздохнул, и звук напомнил шелест падающих листьев.

– Ты права. Но сейчас ты нужна там. Они ищут врата – Странник и Тот, Кто Слишком Видит.

– Кто? – Лиза повернулась, но Осколок уже растаял, оставив в воздухе мерцающую надпись: «Пора».

Раздражённая, она спрыгнула с птицы и упала сквозь слои неба, пока не приземлилась на поляну, где трава была мягкой, как шёлк. Деревья вокруг склонились, затихнув. Лиза щёлкнула пальцами, и земля вздыбилась, создавая замок из хрусталя и пламени. Но даже когда башни коснулись облаков, пустота внутри не исчезла.

– Может, попробовать? – прошептала она, рисуя в воздухе дверь. Та самая, из её старого дома – с царапиной от велосипеда. Сердце бешено застучало, когда она взялась за ручку… но за дверью оказалась лишь бездна, усыпанная звёздами.

– Не получится, – сказала себе Лиза, отступая. – Ты же сама убежала.

Но в тот миг где-то далеко, в мире, который она когда-то назвала «плоским», Виктор уронил стакан кофе, а Алексей прижал ладонь к окну, за которым дождь выписывал руны. И трещина, тонкая как паутинка, пробежала между мирами.