Больше Паша ничего не помнил.

Через энный промежуток времени (другого определения здесь не существовало), когда тарелки опустели, а в бутылке остался минимум, который никто не решился вылить себе в рюмку, Женя удовлетворенно вздохнул:

– Червячка заморили… Что будем делать дальше?

– Если найдем гитару, могу вам спеть, – предложил Никита.

– А, может, пойдем спать? – Лиза, из солидарности выпившая аж две рюмки, сидела, бессмысленно уставившись в одну точку, – по нормальному-то сейчас часов двенадцать…

– Я спать не хочу, – бодро заявил Женя.

– Я тоже, – подхватила Светка. Глаза ее блестели, обретя томную одухотворенность.

– Нет, я все-таки пошла, – Лиза поднялась, – я и вчера не выспалась. Спокойной ночи.

– Ну и ладно, – Марина проводила ее взглядом, – а давайте каждый расскажет о себе что-нибудь интересное – мы ж еще практически незнакомы.

– В Мэри проснулся будущий психолог, – со смехом пояснила Светка.

– А почему нет? – Марина пожала плечами, – с кого начнем?

– Пойду я лучше, поищу гитару, – Никита поднялся.

– Так не честно! – возмутилась Светка, – Мэри права – давайте что-нибудь рассказывать! Если мы будем тупо жрать, пить и спать, нас выгонят с проекта! Зрителям должно быть прикольно смотреть на нас, неужели вы не понимаете?..

…Я ее когда-нибудь убью, – подумала Алина, но мысль эта отражала лишь настроение – агрессии в ней не было, потому что алкоголь всегда действовал на Алину успокаивающе. Она смотрела на закрывшуюся за Никитой дверь, – странный он… ну, что особенного я приготовила? Да если б он знал, что я могу!.. Смешной такой, неуклюжий, но симпатичный…

– Все-таки, с кого начнем? – повторила Марина, и тут всем стало не по себе. Оказывается, когда анализируешь собственную жизнь, она выглядит, хоть и не безупречной, но, по крайней мере, в ней постоянно присутствует мотивация поступков, оправдывающая все. А когда пытаешься облечь ее в слова, становится неуютно, ведь у каждого человека свои оценочные критерии и оправдывать тебя он не собирается, а чтоб защищаться, надо знать, что такое добро и зло в их абсолютном значении. Кто ж это знает?.. Поэтому повисла неловкая пауза, и только дождь за окном, свободный от всяческих предрассудков, пытался поведать людям свою незамысловатую историю.

– Пусть Светка и начинает – она у нас самая говорливая, – лениво предложила Алина, не отрывая взгляд от двери.

– Почему я?.. – вспыхнула Светка.

– А почему нет? – поддержал Женя из чисто меркантильных соображений – ему хотелось узнать побольше о той, с кем собрался реально «строить отношения».

– Ладно, – Светка неожиданно согласилась, – только потом ты, идет?

Женя кивнул – он не привык думать, что будет потом.

– Значит так… – Светка мечтательно подняла глаза, – а расскажу я вам о своем призраке.

– Ух, ты! – Женя даже заерзал на стуле, – чего, в натуре?

– Не знаю, у кого как, – Светка не удостоила его ответом, – а у нас все девки реально загуляли в девятом классе…

– Поздновато, – вставил Женя, – да, Алин?

– Не то слово. Я первый раз влюбилась еще в детском саду.

– Так, тихо! – воскликнула Марина, – человек рассказывает!

– Круче всех Надька Охрима была, – продолжала Светка как ни в чем ни бывало, – она фанатела на Игоря Сорина. По гастролям за «Иванушками» таскалась, а когда Игорь из окна киданулся, так три месяца в Москве жила, на его могиле.

Я один раз тоже с ней ездила. Прикиньте, народ, холодно еще – по ночам лужи замерзают, а они реально живут на кладбище. Шалаш за мусоркой сгородили; там спят, хавку готовят, вещи хранят, хоть некоторые, вообще, без ничего прикатили. Ночью костер разожгут и ждут, когда Игорь к ним выйдет. Вот, говорят, из-за этого памятника он нам является – садится у огня и разговаривает с нами. Какая-то девка от переживаний вены себе вскрыла, так он, блин, кровь ей остановил и жизнь спас!.. В общем, столько всякой хрени несли, что, честно говоря, и меня клинить стало. Но я ж не совсем дура. Хоть и сопля еще была, но реально догоняла, что это бред… а червячок в мозгах все равно завелся, – Светка показала, каким крохотным был тот червячок, – как же у меня-то никого нет? Я что, хуже всех?..