– Кто-то из верхних, – ткнул в небо Буассар и удивился: – Гляди!

Из палатки выкатился Ящик. Круглые вытаращенные глаза его были полны ужаса. Он был серый, как пепел перегоревшего костра. «Трус», – невольно мелькнуло в голове. Что с того, что он мастерски владеет пулеметом? Все равно он трус. И решил про себя: надо держаться ближе к французу.

– В машину! – рявкнул, выскакивая из палатки, капрал.

Через пять минут все, кроме Ящика, оставленного с бабингой охранять пустой лагерь, тряслись в джипе. Ведь если мы найдем разбившийся самолет, можно будет, не торопясь, порыться в его обломках. Это живые не любят делиться своим добром, а мертвым, как правило, на все такое наплевать. Они никогда не оспаривают права на свои собственные вещи.

Капрал спросил: «Зачем тебе малокалиберка?»

Голландец нежно провел рукой по вишневому прикладу: «Пригодится».

Когда он щурился, щеки его, неестественно красные и тугие, выпирали над буйной темной растительностью, и голова сразу начинала напоминать подкрашенный волосатый кокос. Капрал понимающе усмехнулся. Джип трясло. Милях в трех от лагеря дорогу преградило огромное, опасно нависшее над тропой дерево.

– Оно насквозь прогнило, – сказал Буассар. – Если мы въедем под него, оно рухнет.

Капрал недоверчиво фыркнул, но остановил джип. Вытянув шеи, мы пытались рассмотреть – что там, в глубине зарослей? Мне даже показалось, что там что-то мерцает в душном темном переплетении бесчисленных ветвей.

– Там что-то есть, – подтвердил немец Шлесс.

Раздвигая стволом автомата ветви, он нырнул в гущу зарослей.

Немец был новичком, ему следовало утверждаться. Он правильно делал, беря на себя инициативу, но на его месте я бы не полез вот так сразу неизвестно куда. Закурив, мы молча ожидали его, прикидывая, с какой силой должна была врубиться в землю дюралевая сигара самолета, если отсветы взрыва, казалось, и сейчас еще разгуливали в душной полутьме джунглей. Впрочем, у тех, которые вверху, все обычно кончается сразу, а вот сержант Андерсон, попавший в капкан, выставленный на тропе каким-то хитроумным симбу, отстреливался от черных почти три часа, отлично зная, что никто ему не поможет. Он тогда попал в самый настоящий капкан, выставленный на крупного зверя, и левая нога, чуть ниже щиколотки, была у него раздроблена.

Наконец мы услышали:

– Капрал! Я нашел негра.

– Ну так убей его.

– Нет, подожди, Шлесс. – Голландец торопливо спрыгнул на землю. – Не торопись, Шлесс, я покажу тебе, как это делается.

Через минуту мы услышали выстрел, но ни немец, ни голландец на дороге не появились. Капрал ткнул меня локтем: «Поторопи их».

Я бесшумно нырнул в кусты, скользнул под низкими сучьями какого-то необъятного дерева, как канатом перекрученного серыми лианами, и замер, потому что действительно увидел негра. Это был крошечный, очень худой, с рахитично выдающимся вперед животом черный мальчишка. Он стоял на коленях, спрятав лицо в ладонях, но, похоже, прятал лицо вовсе не из страха перед возвышающимся перед ним, как башня, голландцем, а из страха перед странным существом, перед какой-то уродливой гигантской бородавкой, похожей на полупрозрачную опухоль или нарост на поросшем мхом пне. Перед этим наростом, под прозрачной слизистой оболочкой которого все время что-то подрагивало, переливалось, слабо фосфоресцировало, и застыл негр. И чисто интуитивно я понял, что черный мальчишка и впрямь боится не голландца с малокалиберкой в руке, а таинственной опухоли.

И никаких следов разбившегося самолета.

Ван Деерт, чем-то сбитый с толку, поднял малокалиберку и почти в упор вогнал пулю в торчащий перед ним нарост.