Мужчины продолжают смеяться, смакуя пошлые подробности. Уверена, большую часть они додумали сами. Тошнота усиливается, в груди полыхает горечь. Оглядываюсь по сторонам в поисках поддержки. Чувствую себя бесконечно одинокой и абсолютно беспомощной.

Вдруг это действительно об Иване и той женщине? Он променял меня на неё? Вот тебе и Беловы, на которых можно положиться…

Бреду к палатке, чтобы избавиться от навязчиво звучащего в ушах отвратительного смеха. Рабочие могли говорить о ком-то другом. Они могли травить байки из своего старого опыта. Почему я вообще среагировала так остро, почему решила, что эта грязь – о моём муже? Только потому, что вместе с ним достали женщину? Чушь и дурацкие стереотипы.

Мы спаслись вдвоём с Алексеем и даже ночевали вместе. Однако это вовсе не означает, что мы занимались чем-то предосудительным… Разве что у нас был один короткий поцелуй…

– Ну что, едем? – вздрагиваю от неожиданности. – Не передумала?

Смотрю на Алексея и не сразу понимаю, что он от меня хочет. Мысли в хлам, душа кровоточит. Нужно взять себя в руки, но лимит мужества и стойкости, кажется, исчерпан.

Киваю, чтобы не выглядеть истеричкой, у которой семь пятниц на неделе. Он и так после вчерашнего думает обо мне чёрт знает что. Поеду, конечно, – мне нужна определённость. Какая бы ни была правда, я должна её знать.

Поэтому забираюсь в машину и подыскиваю слова, чтобы спросить Алексея об Иване и той женщине, услышать его мнение об этой странной истории. Он был рядом. Возможно, брат ему что-то сказал, или спасатели сообщили какие-то объективные подробности.

– Алексей… – запинаюсь, начиная неудобный разговор. – Эта женщина… Иван был с ней? Это его… любовница?

– С чего ты взяла? – спрашивает в ответ излишне бодрым голосом, в котором слышатся фальшивые нотки. Будто он знает правильный ответ, но не хочет мне его говорить. Или вовсе пытается отрицать очевидное.

– Спасатели там обсуждали какую-то парочку, которую… придавило в процессе… того самого, – едва подбираю слова, чтобы выразить мысль. Разве такое прилично обсуждать с мужчиной?

– Мия, что ты как маленькая? – снова тот же искусственный тон. – С чего ты взяла, что они говорили об Иване? Они двое суток выгребают разных людей из-под руин. У каждого уже набрался вагон необычных историй. Наверняка, когда началось землетрясение, кто-то сидел на унитазе, а кто-то – да, занимался любовью. Такова жизнь. И конечно, их могло завалить без штанов или в другой пикантной ситуации. Ты, вон, судя по всему, только из душа вышла. А если бы толчки начались на несколько минут раньше, мне бы тебя голяком из ванной доставать пришлось. И на моём месте вполне могли оказаться какие-то не слишком умные спасатели, которые любят языком почесать…

Это объяснение меня удовлетворяет лишь отчасти. Не отпускает подозрение, что Алексей намеренно задурил мне голову, чтобы отвлечь от факта – Иван был там с женщиной. Но как узнать правду?

В больнице творится ещё больший бардак, чем в первый день. Пациенты везде. Койки, матрасы, ширмы, имитирующие стены. Стоны, крики, плач. Медики с серыми от усталости лицами. Напуганные дети. Шокированные взрослые.

Нам приходится очень долго ждать. Алексей несколько раз куда-то уходит, затем возвращается. Немного сидит со мной, а потом опять исчезает в надежде что-то выяснить.

– Ивана перевели в палату, – приходит от него сообщение. – Поднимайся в двести седьмую на втором этаже.

Вскакиваю и спешу наверх, маневрируя между пациентами и их родственниками. Застываю перед входом, набираясь смелости перед непростым разговором. Медсестра выкатывает из палаты тележку с лекарствами. Она прикрывает за собой дверь не очень плотно, и я невольно слышу разговор Алексея с братом.