– У меня есть руки, ноги, голова на плечах. Я здоровая взрослая женщина. Не смей меня шантажировать!

– Еще про раздел имущества скажи, – довольно скалится муж, а я не понимаю его веселья.

– Да не нужно мне это имущество. Мне ничего от тебя не нужно. Оставь все себе. Я не отдам лишь одно, детей.

– Тон сбавь, – подбирается, рычит в мою сторону, но слишком поздно. Я уже завелась. – Вспомни, с кем говоришь, женщина.

– С предателем! С тем, кого люблю всем сердцем, и кому на нашу семью наплевать. Зная, как мы с детьми друг друга любим, как мы все любим тебя, хочешь сделать несчастными сразу троих! Ведешь себя, как эгоист.

Слова слетают с губ. За каждое хочется дать себе подзатыльник, потому что вижу, как его глаза стремительно наливаются злостью, вижу, как тяжело начинает дышать, и все равно продолжаю. Я сошла с ума.

– Рот закрой, женщина, и знай свое место!

– Я? Я должна молчать, когда все идет под откос? – голос срывается, под конец фразы даже закашливаюсь. Кажется, будто сорвала голос.

– Да, ты! Кого я сделаю несчастным? Только тебя. Дети будут рады остаться со мной, а не с тобой. Я смогу уделять им больше времени, смогу показать им мир. А ты? Так и будешь носиться по городу, собирая бездомных животных и выхаживать их. Кому нужно это твое благородство в современном мире, где человек человеку – волк?

Что он несет? Ему всегда нравилось то, чем я занимаюсь. Он часто говорил, что рад тому, что я делаю этот мир добрее, светлее, приношу в него любовь и счастье, пускай и немного необычным образом.

– Чему ты их научишь? Кого ты вырастишь? Таких же наивных, верящих в доброе и вечное. Сейчас я тебя уравновешиваю, а после развода? Я не позволю тебе загубить наших детей, – возмущается, еще и пальцем тычет в грудь, нервно поглядывая в вырез.

Что, на сухом пайке, пока не разведется? Пусть и не надеется. Все, лавочка закрыта. Навсегда.

– Как ты быстро изменил свое мнение на счет того, чем я занимаюсь. Наивная, надо же, – прыскаю со смеха и начинаю мерять шагами кухню. – Я смотрю, ты забыл, сколько я впахивала ветеринаром на городской станции, сколько я пережила подстав и интриг в то время. Всем нужна была работа, там опытных врачей увольняли, а я выстояла. Забыл, какого нам тогда было?

Усмехается. Похоже, она ему основательно мозги промыла. Господи, я готова поверить уже и в гадалок, и в заговоры. Больше нет объяснения его поведению.

– Я в декрете полтора года была. Я не успела с Артуром счастьем материнства насладиться, потому что он рос, как на дрожжах, и твои десятки дел в районных судах не приносили столько денег. Но я понимала, что это временно, что тебе это нужно, чтобы сделать карьеру.

У меня выбора не было. Я ради любимого человека готова была на все, потому что знала, ему ничуть не легче. И мы оба знали, ради чего все это.

– Мы оба впахивали. Не ты один. Если я при тебе держалась, не рыдала от безысходности, это не значит, что этого не была. Я о многом молчала, потому что знала, какой будет твоя реакция и насколько тяжелее нам будет. А твоя новая юбка малолетняя сейчас бы согласилась с тобой через все это пройти?

Не верит. Ему все равно на мои слова. Для него это все истерика полоумной жены, которая не пускает его в ласковые объятия молодой любовницы, с которой всё всегда весело и приятно.

– О чем ты молчала? Ну, вот о чем? Сейчас все хорошо, давай, расскажи мне. Срок давности уже, наверное, у много и прошел. Давай, поведай мужу, какой он плохой, и как тебе с ним х… плохо было.

Нецензурщина почти срывается с его губ, но он помнит мое к ней отношение и осекается. Значит, еще что-то в нем живо. Как хочется в это верить.