Нужно взять себя в руки. Муж идет говорить. Не угрожать, не объяснять, а говорить. Это ведь хорошо? Да?

Нет! Нехорошо. Нужно прекратить себя обманывать и надеяться. Муж предал, изменил, изменился. Я не знаю его, не могу представить, что значат его слова. Вдруг Марат идет сказать, чтобы собирала вещи и выметалась из дома? Не переживу.

Сердце сдавливает в тиски. Кажется, еще немного, и оно лопнет.

Прислушиваюсь к шуму за дверью. Шаги все ближе, сердечко стучит все сильнее, заглушая окружающие звуки шумом в ушах. Ладошки неприятно потеют, а спина покрывается липкой испариной.

Поворот замка. Еще один. Токая полоска света из коридора, массивная фигура мужа на пороге.

– Марат, – с мольбой зову его, сама не знаю зачем.

Хочу достучаться, убедить отпустить с сыном, раз любви нет. Мы не будем мешать.

– Успокоилась? – спрашивает, глядя на меня. – Не рыдаешь, уже хорошо. Садись. Нужно серьезно поговорить.

Сажусь на софу окна. Марат рядом, такой родной и чужой одновременно. Да, я не плачу, но тело сотрясает мелкая дрожь. Мне страшно от того, что он сейчас скажет. Какой приговор меня ждет. И еще страшнее, что я сделаю потом. Не знаю, чего от себя ожидать.

– С чего ты закатила истерику? М? – серьезно спрашивает ровным голосом.

Молчу. Не знаю, что сказать. Он ведет себя так, словно ничего страшного не произошло, чем сильно пугает. Он мне изменил. И не просто с какой-то секретаршей, а с сестрой. С близняшкой. Это даже хуже, чем в дешевых сериалах.

И ладно бы, если просто изменил, хотя и это невыносимо больно. Он говорил с сестрой о ребенке. Или она с ним, неважно. Она четко хочет стать мамой моему сыну, чтобы удержать мужчину рядом с собой. Марат ведь ни слова ей против не сказал. Молчал. Значит, думал над ее предложением.

Как мне следовало отреагировать на все это?

Мне хотелось вырвать близняшке все волосы, выцарапать глаза, спустить с лестницы. Но на руках был сын, а я в ступоре. Боль пронзила сердце настолько, что не до киношных геройств. Там устоять бы на ногах было. Мы ведь разные, по-разному справляемся со стрессовыми ситуациями.

Я теряюсь, не умею отвечать здесь и сейчас. Меня парализует отчаяние.

– Златовласка, ну, что с тобой? Почему ты дрожишь? – пытается разговорить меня ласковым голосом.

Не отрывая взгляд, одной рукой обхватывает лицо, поглаживая щеку большим пальцем, а вторую ладонь кладет поверх моих. Только сейчас понимаю, какие ледяные у меня пальцы, хотя кажется, что вся горю. Мне жарко, душно, а руки ледяные.

– Полин, прекращай, – мягко, но с нажимом продолжает, заправляя выбившиеся пряди за ушко. – Хочешь, чтобы молоко пропало?

Вздрагиваю. Нет, не хочу. Но ведь это не я виновата. Вернее, это будет не из-за меня. Еще полчаса назад я была счастлива. Или сколько там времени прошло, после того, как я увидела машину Марата во дворе?

Муж все прекрасно видит и чувствует. Знает, на что надавить, чтобы добиться своего. В моем случае – это сын. Ради него я пойду на все.

Марат берет мои заледеневшие ладошки в свои лапищи и подносит к губам. Тепло его ладоней обжигает, горячее дыхание усиливает эффект.

Будь мы в другой ситуации, я бы широко улыбалась и с радостью принимала заботу, считая, что так и должно быть между любящими людьми. Сейчас же, когда он тянется губами к пальцам, в явном желании поцеловать, мне становится противно и до затуманенного болью предательства сознания доходит, как все мерзко.

Совсем недавно эти руки касались другой. Губы целовали чужую женщину. И этими руками он касался сына, сейчас хочет поцеловать меня. Мерзко.

Пытаюсь выдернуть руки из его хватки, не выходит. Марат держит крепко. Ему не нравятся мои попытки вырваться. Об этом говорит жесткий захват, напряжённая спина и недовольный вздох. А в конце он все же делает то, что хочет. Целует.