— Кстати, как у вас с детками?

Мама глядит на меня с неприкрытой надеждой, и когда я честно отвечаю, что пока не получается, она заметно расстраивается.

— Где отец? — спешу перевести тему.

— Он на работе. Сколько не говорю ему, что пора уже на пенсию, как об стенку горох! Может, ты попробуешь, Кирочка?

— Мам, если он тебя не слушает, то меня и подавно.

— Упертый дурак, что с него взять! — фыркает. — Ты иди располагайся, а я пока нам чай поставлю.

Мама уходит на кухню, а я иду в свою старую комнату, в которой провела все детство, юношество и немного взрослой жизни. Идеальная чистота на столе, кровать заправлена розовым пледом, а на полках статуэтки балерины. Признаться, я дико скучаю по балету. Сердце сжимается от тоски. Моя жизнь могла повернуться иначе, не выскочи я замуж.

Это я могла бы сейчас танцевать на сцене оперного, а не Ольга Ермакова — моя главная конкурентка. Ездить по гастролям, а не думать о том, что приготовить на ужин.

Бросив сумку на кровать, выхожу из комнаты. Не хватало еще в истерику впасть! Было и было.

На столе уже остывает чай, а от свежих заварных пирожных слюнки текут. Мама продолжает расспрашивать о каких-то бытовых мелочах, на которые я отстраненно отвечаю. Все думаю о том, как ей сообщить о своем решении.

— А Маратик сегодня приедет за тобой или ты с водителем? — размешивая сахар в чашке, спрашивает.

— Он не приедет, мам, — холодно чеканю. — Я хочу развод.

Она каменеет. Выглядит как громом пораженной, судорожно сглатывает и шепчет:

— Ты же шутишь?

— Нет. Не шучу. Я хочу развод.

— Н-но как же так… Маратик ведь хороший. Семьянин, работящий, опять же. Ты ни в чем не нуждаешься, Кира.

— Мы чужие. Я не люблю его, он не любит меня. Это не брак, а не понятно что! — яростно выпаливаю.

— Кирочка, ну у мужчин всегда так, — мягко возражает она. — Дай ему время. Это у вас пока притирка, а потом детки появятся и любовь придет.

Серьезно? Она сама-то в это верит? Верит, что эта глыба льда может любить? Бесчувственный, беспринципный свин!

— Я не могу так больше, — устало уронив голову на руки, бормочу. — Я хочу нормальной жизни.

С тяжелым вздохом мама накрывает мою руку своей и в утешающем жесте сжимает. Ласково проводит рукой по голове как в детстве, когда я приходила к ней после очередного вывиха стопы.

— А как же контракт?

Я понимаю ее опасения. Они не беспочвенны. У нас нет таких денег, чтобы выплатить сумму неустойки. И, разумеется, я не втяну родителей в то дерьмо, из которого с таким трудом их вытаскивала. Я собираюсь придерживаться прежнего плана. Довести Марата до ручки. Чтобы он сам подал на развод. Не то чтобы я собираюсь об этом рассказать маме. Нет, она точно не одобрит такой метод.

— Адвокат ищет лазейки, — уклончиво отвечаю.

— Милая, ну зачем сразу с плеча рубить? Подумай еще хорошенько. К тому же… — между ее бровями образовывается задумчивая складка: — подумай об отце. У него слабое сердце. Только очухался после инфаркта. Для него это будет большим ударом.

Я думала о нем тогда. И где я сейчас?

Вот, что мне хочется крикнуть. Я, черт побери, заложница собственной жизни! Моя жизнь, пусть и золотая, но клетка.

Молчу, точно в рот воды набрала.

Мама издает такой тяжелый вздох, точно это ее жизнь рушится, а не моя.

— Я сегодня здесь останусь, можно?

Разбиваю эту гнетущую тишину.

— Конечно. Милая, тебя никто не гонит! Это твой дом. Оставайся.

Ага, «мой». Оставайся, но надолго не задерживайся. Возвращайся к мужу.

Мама, разумеется, не скажет этого прямым текстом, но она не признает развозы. Для нее брак это раз и навсегда. В этом они с Багировым похожи.