Довольно долго ни рот, ни челюсть не хотели оставаться в нужном положении, поэтому некоторое время приходилось еще высовывать язык. Между попытками изображать удивление отрабатывалась противоположная гримаса оскомины: глаза плотно зажмурены, челюсти плотно сжаты, губы стянуты в куриную гузку.

Для каждого элемента гримасы нужно было нащупывать правильные формы помощи. Например, для зажмуривания оказались нужны тяги над висками снаружи-сверху-внутрь-вниз и на скулах снаружи-снизу-внутрь-вверх, а чтобы научиться плотно сжимать губы, приходилось сначала зажимать ими подходящие предметы. Мы пользовались суставом большого пальца, который в дополнение еще пытался вырваться, чтобы губы не забывали его держать. Понарошку, конечно, не слишком настойчиво.

Оказалось, что игра в пару гримас требует долгой отработки: выстраивания четкой последовательности действий и приобретения необходимых навыков. Естественно, это было непросто, и нельзя было ставить никаких сроков. В подобных играх добиться серьезных результатов удается только в том случае, если эти игры оказываются интересны человеку сами по себе. На одной воле, с настроем «буду делать, пока не получится» ничего не выходит. Тут нужны реальные эмоции, а не вымучивание «потому что надо».

К счастью, с этим у нас не было проблем. Доказывать, что заниматься интересно, не приходилось. Более того, у нас всегда получался живой обмен мнениями и наблюдениями. Оказалось, например, что подобная игра в медленное, постепенное, пошаговое освоение одной гримасы с последующей заменой ее на другую и циклическим повторением этого процесса – очень неплохое снотворное, способное отвлечь от накопившихся за день проблем.

Постепенно отлаживались процедуры построения гримас, сами гримасы тоже запоминались, и через некоторое время уже не требовалось подглядывать в шпаргалку, да и зеркало тоже стало ненужным. Поскольку помочь руками можно только одному элементу гримасы за раз, гримасы сами собой становились все более независимыми от рук, однако переходы между ними оставались очень медленными, и к эмоциям все это не имело никакого отношения. Всего лишь обезьянничание, гимнастика для лица. Но это был необходимый этап первичного освоения координаций, после которого мы перешли к следующему, куда более интересному.

Сестра моего подопечного села за пианино и подобрала музыкальные темы и переходы между ними к выставленному перед ней ряду картинок с гримасами, после чего мы начали выстраивать эти гримасы под музыку, пусть очень медленно, но ритмически.

Играть одно и то же нашей пианистке быстро надоело, и довольно скоро она стала понемногу импровизировать. В соответствии с этим пришлось учиться на ходу менять построение гримас, пошла их автоматизация, и для ее ускорения мы добавили всяческие соответствующие гримасам вокализации.

Наш артист стал сопровождать свое гримасничание подходящими, на его взгляд, звуками, для начала намеренно нечленораздельными[37]. На этом этапе приходилось радоваться любым тембрам и интонациям, которые поначалу имели мало общего с желаемыми. Но нам годились любые сильные и громкие завывания, лишь бы в них проглядывали попытки согласования с музыкой и мимикой, опираясь на которые можно было учиться интонировать голосом, ведь с ним тоже все было не просто.

Наша пианистка постепенно тоже вошла во вкус и начала устраивать диалоги, отвечая на эти вопли и завывания звуками пианино, после чего дело пошло гораздо быстрее: была преодолена искусственность ситуации, эмоции, изображавшиеся по согласованной схеме, стали незаметно превращаться в настоящие, и вскоре мы получили то, к чему стремились: мимика начала становиться реальной частью эмоций, и из-под гримас стало проступать выражение лица.