12. Глава 12

  Наверное, этот день «сделал» мою жизнь, не иначе – я просто не помнила столько впечатлений «за раз». Даже случилось что-то похожее на эмоциональный срыв - казалось, я никогда столько не говорила, как потом с мамой, и так непримиримо, на таких эмоциях.  Так яростно отстаивая свою точку зрения.  Слишком сильно поразила меня жизненная ситуация Адиля - и отчаянная, нелепая по самой своей сути беспомощность молодого, красивого парня и то, как он уже врос, укоренился во все это, вжился по-своему. Наверное, на это тоже потребовалось своего рода мужество, но все равно!  Одно дело, если совсем отсутствует выбор!  Но происходящее тут - с ним,  было в корне неправильно, на мой взгляд, и нехорошо попахивало трусливым смирением.  И, конечно же, я знала - как сделать было надо... И сама, наверное, не понимала тогда - против кого или за что на самом деле я воевала в тот вечер?  И до этого хватало впечатлений - плохих и хороших, но вот проститутки Адиля стали, наверное, последней каплей  

  Да и, кроме этого, переосмыслить той ночью пришлось многое… 

  Раскинувшись на широкой постели рядом с Янкой, я думала… думала…  Перед глазами все стоял этот знаковый «прием пищи».  Смешно…  Впору было посмеяться над собой, своей верой в стереотипы, пониманием значимости «своего, правильного» и их странной инакости…  Бред все – я понимала это сейчас совершенно отчетливо. В отношениях между двоими никакой роли не играют культура, менталитет, условности и привычки.  Есть двое, а все остальное – фоном, шумом, к которому можно приспособиться или просто игнорировать его  – на выбор.  Самое главное - не порушить, не пошатнуть в себе то самое ощущение – тонкое и почти нереальное, сквозящее в каждом взгляде, в каждом жесте и слове.  Устойчивое и крепкое ощущение полноты счастья, которое открылась мне, когда я наблюдала маму и ее мужа вместе.

   Я плакала потом ночью…  много плакала.  Чтобы не сорваться в совсем уже истерику, время от времени касалась Янки – клала руку на ее ножку, легко гладила тонкие, как пух, волосики.  У меня была она и это было здорово!  И нужно было признать, что не всем дано… не всем положено то, что имела сейчас мама и это правильно – Джаухар объявился вдруг, как награда ей за пятнадцать лет верности памяти папы, и за то, что она делала для меня. 

   Наверное, они оба заслужили это: потребность в касаниях, глубокие взгляды глаза в глаза и нежную заботу в них друг о друге - в самых мелких мелочах.  И такая надежная, такая, блин… самоотверженная готовность угадывалась в Джаухаре, когда они были рядом!  Сквозила, прорываясь во взглядах и словах... сложно объяснить, но это чувствовалось и было  – готовность и желание прикрыть, уберечь от всего, что могло даже просто огорчить маму. 

  Вначале меня покоробило это его «любимая» - как что-то показное.  Как излишнее, на мой взгляд, откровение, которое не для чужих ушей.  А потом я поняла выражение и тон, каким это было сказано – не раз и не два.  Эта их цветистость, поэтичность, словесные выкрутасы?  Нет – звучало, как должно, как было принято между ними, как ему самому хотелось сказать.  И, глядя на них, я как-то вдруг поняла, что ни шариатский суд, ни даже сам Аллах не заставили бы его произнести это слово, если бы не его собственное на то желание.

  «Бай…йини»… «хаби…би»… «махбу… бати»… и  плюсом - русское «любимая».  К концу неспешного застолья, которое растянулось почти до вечера, это стало восприниматься нормально, стало пониматься правильно.  Потому что в идеале только так и должно быть и по фигу разность культур, веры и менталитета!  Даже их крон-принц отказался заводить гарем и имеет одну жену. И это тоже говорит за то, что все зависит от человека и его отношения, его чувств – плыла я от понимания этого.