Недосказанности встали меж нами глухой стеной.  И мои в первую очередь.  Но до того, как я приму решение о нас с ним, говорить о гостинице не имело смысла.  Хотя и молчать тоже было… Напряжение копилось, росло, давило… я сорвалась бы - по поводу или без.

   Трудная неделя…  Хорошо, что Вадим раньше вышел на работу – сбежал, похоже от всего этого.  Но стать ближе пытался, особенно те два первых дня после их приезда.  Он вытаскивал нас на прогулки, предлагая разные варианты, но Янка тащила на детскую площадку, и мы шли…  И дни шли – и появились долгие взгляды, будто бы нечаянные касания.  Он вдруг стал интересоваться – что и как я готовлю, стоял зачем-то за спиной, смотрел…  Я чувствовала тепло его тела и слышала неспокойное дыхание.  И понимала, что все очень просто - ему необходима разрядка.  Такая у них физиология – нужно и все тут.  Женщинам не грозит спермотоксикоз, у нас «не звенят от напряжения яйца», не «ломит стояк», не «зашкаливает» тестостерон и не беснуются все остальные гормоны – скучно все.

   Понимала и даже сочувствовала, но не могла…  Потому что сразу же после… придется рассказать о гостинице, а он не простит, что не сказала до…  И это правильно - у него, как и у меня, должен быть выбор – прощать или нет.  Но пока что причины открыться у меня не было.  А может это никогда и не понадобится, и мы просто тихо разойдемся, и я своим молчанием не сделаю лишний раз больно нам обоим, не унижу себя в его глазах и не оскорблю его своей изменой. 

   Все же хотелось бы сохранить добрые отношения, даже если все-таки развод – ради Яны.  Но как же морозило это жесткое, рваное слово! Оставляло после себя неприкаянное, сиротское чувство. А если представить его, как объект - визуально… виделась холодная яма, почти могила.  А глубоко в ней – все хорошее, что у нас было.  И неизвестно что впереди.  Планировать сейчас это «впереди» не хотелось категорически. И я дала себе время до возвращения - "на подумать".

   Самолет был большим и комфортабельным – со многими рядами удобных кресел, ароматным ветерком из кондиционера и идеальным обслуживанием, хотя летели мы не в «бизнесе».  В кресле рядом спала женщина средних лет – европейка.  По другую сторону от меня уютно сопела Яна, убаюканная «драминой».  А мне не спалось и до сих пор болели губы.  Я даже ходила в туалет смотреть – нет ли там синяков?

   Понятно, что Вадим провожал нас.  Отвозил в Пулково, таскал вещи и дочку, советовал что-то, успокаивал, но сам нервничал и был очень напряжен. Напоминал бегуна на старте - будто готовился к чему-то, мобилизуя все свои силы.  Стало ясно – к чему, когда пришло время нам с Яной пройти за турникет.

   Он подхватил дочку, расцеловал в обе щечки и попросил не забывать своего папа.  Яська защебетала в ответ и крепко обхватила его шею. И лица окружающих, которым довелось видеть эту сцену, приобрели ожидаемо умильное выражение.  Улыбалась и я.  Вот тогда он и шагнул ко мне – с Янкой на руках и, притянув к себе, впился в губы.   Именно – впился. 

   Не знаю, что это значило для него, по получилось… сильно.  Мне причинило физическую боль и перевернуло душу.  Я затруднилась бы описать все это – сам поцелуй, его взгляд на меня потом, свои ощущения…  но это было сильно.  И вот тогда я окончательно определилась для себя самой – не отмазкой перед ним, а лично для себя – что серьезно обдумаю возможность нашего общего будущего.  Решу для себя и потом отдам себя на его суд. 

   Уходя, оглядывалась. И опять это чувство, будто что-то упустила, не сделала, не успела, забыла!  И озарение вдруг, моментально давшее облегчение от многодневного напряжения – нужно было силой, скандалами, угрозами и шантажом… но заставить его говорить и говорить с ним самой!  Я же смогла тогда диктовать ему по телефону!  Почему не продолжила в том же духе?  А духу не хватило – рисовался в уме каламбур.  Не хватило смелости и характера. И зря…  Я оглядывалась, и он смотрел, до последнего ловя мой взгляд.