- Посмотри – это няня Яны. Есть выписной из инфекционки… показать?
Зачем – хмыкнула я про себя. Он что – не мог купить хоть десяток выписных? Или сфоткать кого-то с Яной?
- Не стоит.
- Ксюша… почти четыре дня – кровь из носа, рвота, срачка! - повышал он незаметно голос.
- Хорош-шо, что твоя мама не слышит, - прошипела я.
- Она не любит тебя… вообще никого, кроме меня, Яны и Кати. Это не важно – я сократил ваши встречи до минимума. Важно, что люблю тебя я.
Я молчала, изнутри рвался злой смех. Нельзя ржать… обязательно сорвусь в слезы. Та-ак… значит, железное алиби у него уже имеется, причем задокументированное. А еще от мамы своей он меня спасал. Это тоже плюсик в личную характеристику обвиняемого. Любые доказательства и свидетельства – на ваш выбор. Морда!
Сколько всего такого я наслушалась в их компании! Когда состояние уже определяется словом «навеселе», всегда тянет поделиться достижениями, похвастать своей изобретательностью… Свой круг же – свои в доску. Те, кто оценит - такие же.
- Ну, давай говорить. Я хочу развод… послушай меня, – сжала я на столе кулаки, увидев, как он хмурит брови: - Ты юрист и знаешь, что такого понятия – не дать развод, нет. Но можно затянуть его или оставить меня буквально в чем мать родила. Даже подозреваю, что ты постараешься отнять у меня Яну. Просто назло или потому, что любишь ее – не важно. Этого не будет. Я хорошая мать, не работаю временно – рабочее место ждет меня… и у меня есть жилье – целая трехкомнатная квартира. Не под Москвой, а на севере, но это неважно. Давай сделаем все цивилизованно, - передохнула я, - ругани не хочу из-за Яны. Давай без этого… пожалуйста, - умоляюще заглянула я ему в глаза.
Что-то промелькнуло… такое, в выражении его лица – судорога или гримаса? Будто привидение увидел. Глубоко вздохнул…
- Янка подтвердит, что это ее няня. Ей шестнадцать лет, я вынужден был… действительно болел. Ее брат работает на скорой, мы можем позвонить ее маме – Дарье Ивановне, и она расскажет… даже как Янка выучила «р-р-р» - ее младший сын научил. А Ленка присматривала за ней, пока я болел. Ничего криминального в Евпатории не было.
- А где было? – разлепила я губы, - в ванной, когда ты признавался… «Лена, скучаю», или по ресторанам…?
- Марина все-таки… - вздохнул он, - она не так все поняла, на самом деле тогда…
- Все! Здесь тебе не суд, - подняла я перед собой ладони, - я смотреть на тебя не могу – заставляю себя. Я все знала и без Марины, не вздумай предъявлять ей. А ты… полтора месяца не то, что… даже не обнял, в щечку не чмокнул. Ты же тоже в глаза не смотрел! Зачем тогда тянешь сейчас, что это тебе даст? Истерики, скандалы? Будут, устрою. Ты хочешь ад? А там она - совершенство, по словам Марины!
- Тише. Тише, Ксюша… - накрыл он ладонями мои кулаки, - сейчас я смотрю в глаза и могу поклясться чем угодно… даже Янкой!
- Нельзя, - прошипела я, - не вздумай.
- Этой женщины уже нет на свете, она умерла, Ксюш.
- А-а-а… так вот почему ты здесь? – озарило меня.
- Нет, - поморщился Вадим, - я что-то… двух слов не вяжу. Мы расстались еще до этого, еще перед отъездом. Я сказал ей, что выбираю свою семью, а с ней…
- Ты выбира-ал. Между румяной булочкой и черствым сухариком? И что не сложилось? Сказала не так или сделала? – горели у меня щеки.
- Я не спал с этой женщиной. Клянусь самым дорогим, что только есть у меня! – сжал он мои руки и я выдернула их, с силой вытерла о халат. Раз и второй… он молча смотрел на это.
- А что тогда? – хрипела, чувствуя себя почти в обмороке: - Исключительно поцелуи или старый добрый петтинг?