до чего же благодать
сладкий торт с утра отведать.
Хорошо быть молодым,
карты жизнь сама разложит,
день грядущий, словно дым,
память прошлым не тревожит.
Можно с чистого листа
сочинять в стихах романы
и вычёркивать места,
где похож на донжуана.
Хорошо в расцвете сил
знать прошедшей жизни цену,
кто б тебе ни говорил,
что пора уйти со сцены,
что пора чехлить ружьё
и заканчивать охоту,
что осеннее рыжьё
погрузит любовь в дремо́ту.
Хорошо быть пожилым:
умным, опытным, умелым,
был брюнетом – стал седым:
цвет волос торопит тело.
Дух сбивается на шаг,
тело всё еще гарцует,
для любимой – яркий флаг:
это сердце салютует.
Хорошо иметь мечту
вместе с милой не проснуться,
пусть тот день и час зачтут…
Вдруг захочется вернуться…
Ты похожа на блики
Ты относишься к тем,
кто не скажет: «Люблю!» –
и второй промолчишь,
и тем более первой,
даже если тебя
всё же я умолю,
от ответа уйдёшь
ты с улыбкой манерной.
Ты относишься к тем,
кто не скажет: «Давай
всё забудем плохое,
попробуем снова…» –
чтобы радость шампанским
лилась через край
и над дверью входной
красовалась подкова.
Ты относишься к тем,
кто не верит в себя,
кто боится в любовь
с головой окунуться,
и, одну лишь себя
непомерно любя,
позволяешь к себе
иногда прикоснуться.
Ты относишься к тем,
кто не скажет: «Прости…
Я была не права,
и закончим всё миром…»
Ты не можешь любовь
через смуты нести,
ты не точка в конце –
продолженье пунктиром.
Ты относишься к тем,
кто не скажет: «Поверь…» –
в то, что больше не будет
обидного спора,
ты забудешь меня,
лишь закроется дверь,
и причину найдёшь
для войны и раздора.
Ты относишься к тем,
кому свет фонаря
ярче тысячи солнц
в представленьях слепого,
ты похожа на блики
в куске янтаря,
где застывшие страхи
от чувства былого.
Ты относишься к тем,
кто не скажет: «Люблю…»
Если б ты меня любила…
Если б ты меня любила
не богатым, не крутым,
то меня бы не кормила
обещанием пустым.
Если ты бы захотела
быть любимою моей,
то назло молве сумела
стать свечой моих ночей.
Если ты бы захотела
быть мне главной из наград,
ты душою бы не тлела
и не строила преград.
Ты бы взглядом не молчала
и намёком не врала,
чувством чувству отвечала
и со мною ты была.
Ну, а если бы хотела
меня суженым назвать,
ты другого бы не смела
ночью в губы целовать.
Ты мне дверь не отворила
и дышала ты не мной,
а другого полюбила
и не стала мне родной…
Ночное
Я в ночное уйду
со своими опять скакунами…
Ах вы, кони мои, –
это память о прошлом моём,
никуда нам не деться,
всегда неотступная с нами,
словно совесть она,
неразлучны мы с нею вдвоём.
Я костёр разведу
из щепы мимолётных видений
и подброшу в него
то, что близко и дорого мне,
разгорится огонь,
задрожат и завьюжатся тени,
и увижу тебя
в очищающем этом огне.
И увижу тебя –
мою самую первую женщину,
ту, которой в любви
многократно я клялся своей,
ты – отрада моя,
хоть с другою давно мы повенчаны,
ты – надежда и боль
до конца моих суетных дней.
Зачерпну из костра
я белёсого дыма в ладони,
дальних стран и дорог
терпкий запах и вкус пригублю,
и копытом забьют,
и тревожно заржут мои кони,
и пройдут предо мной
те, кого я любил и люблю.
А пройдут предо мной
и друзья прошлых лет, и родные,
все, кому был я верен
и кто верил ответно в меня,
вот стоят, глядя грустно,
средь пламени, словно живые,
протянуть бы им руку,
но жгуче дыханье огня.
Вы простите меня,
если я вдруг кого-то обидел,
был без меры я горд,
и заносчив, и, может быть, груб,
долго ждать не умел
и сомненья свои ненавидел,
всё куда-то спешил
и на доброе слово был скуп.
Покаяния дым
в чёрном небе ночном растворится,
словно страждущий в церкви,
затихнет душа до утра,
а забрезжит рассвет –
зазвенят колокольцами птицы
и подёрнутся пеплом
горячие угли костра.
Догорит мой костёр,