Миссис Стоун непонимающе переводила взгляд с него на меня. Я же спокойно раскладывала книги и бумаги на столе. Если выпадет свободная минутка, я могу отдаться своей страсти рисовать. Я была неплохой художницей, могущей двумя-тремя штрихами изобразить человеческое лицо. Рисовала я только карандашом, потому как краски долго сохнут, масло пачкается, а с холстами одна морока.

– Мери, – обратился мистер Френсис к миссис Стоун. – Что ты думаешь о Ганнибале?

– Я не знаю этого господина, – сурово сказала миссис Стоун. – Когда познакомлюсь, тогда и выскажу своё мнение.

– Ты дура, Мери. Ганнибал уже больше двух тысяч лет сгорел на погребальном огне.

– Я принесу вам чай, сэр, – сказала миссис Стоун и вышла.

– Это было жестоко с вашей стороны, – безразлично сказала я.

– Переживёт. Её постоянное сюсюкание и навязчивая опёка мне надоели. Я не старик, одной ногой в могиле, чёрт подери! – Он сделал движение, словно хотел встать. Но снова откинулся на спинку кресла и стукнул по ручкам кулаками.

– Она просто вас любит, – сказала я, с тревогой наблюдая, как на глазах краснеют его ладони. – И, чтобы вы ни говорили, вы нездоровы, сэр.

– Об этом я давно догадался, – сказал он, потрясая ручками кресла.

– Потому не ведите себя как капризный ребёнок.

– Да что вы знаете? – прошипел он.

– Очень мало, – спокойно согласилась я. – Но и вы о моей жизни ничего не знаете.

– Что ваша жизнь? Вот сидеть в четырёх стенах, когда вокруг большой мир – вот мучение!

– Вы мало знаете о мире, сэр.

И я спокойно рассказала ему о своей работе в госпитале инвалидов, где молодой парень без обеих ног считал свою жизнь конченной и пытался выброситься из окна. Я рассказала о бессонных ночах наедине с сумасшедшим, готовым каждую минуту перерезать тебе горло. О женщинах, умиравших от последствий абортов, о стариках, умиравших от голода, о восьмилетних девочках с венерическими болезнями. Всё это я говорила отстранённо, скупыми словами и краткими фразами. Он смотрел на меня, насупившись.

– И всё же у вас есть ноги и свобода передвижения, – упрямо сказал он.

– Этого я не отрицаю и не спорю с вами, – сказала я и замолчала. Первый контакт получился слишком содержательным и эмоциональным. Больше я не выказывала желания рассказывать о своей жизни. Что до мистера Френсиса, то он вяло ковырял ложкой в яичнице с беконом.

По прошествии получаса он отодвинул развороченный завтрак и потребовал отвезти его в библиотеку. Насколько я помнила из вчерашней экскурсии, библиотека была большой и высокой. Но она находилась на первом этаже. Мы же – на третьем. Направляя меня, мы с мистером Френсисом дошли до одной из дверей, ведущей в маленькую каморку. Как я могла сообразить, это была кладовка для белья или что-то похожее. Там даже сохранился допотопный деревянный лифт. Перепоручив мистера Френсиса подоспевшей миссис Стоун, которая, однако, появилась без обещанного чая, я вышла из комнаты и спустилась вниз за книгами. Разнообразие выбранной литературы удивляло, но не шокировало.

Отправив книги на лифте наверх, я поднялась в каморку и увидела мистера Френсиса, что-то увлечённо пишущего за небольшим столом. Миссис Стоун выгружала книги из лифта и относила их на тумбочку у стола. Я со своим листом и карандашом пристроилась в уголке и начала набрасывать эту картину. Мистер Френсис был так увлечён, что не видел ничего вокруг.

Наконец он закончил и отложил перо, потягиваясь в кресле.

– Принеси мне чаю, – не оборачиваясь, сказал он миссис Стоун. Та сложила своё вязание и вышла, не поинтересовавшись, хочу ли чаю и я. Мистер Френсис потянулся за большим и тяжёлым томом, столкнув по пути стопку исписанных листов. Досадливо воскликнув, он попытался до них дотянуться, но безуспешно. Я встала и собрала листы с пола. Протягивая листы ему, я заметила недовольство на его лице. Без слов я положила бумагу на стол, подала ему книгу, за которой он тянулся, и вернулась к своему рисунку.