Так уж устроена человеческая память, что чем дальше отдаляются от нас плохие вехи детства, тем ярче и светлее его хорошие моменты. Мы удивляемся, что помним о детстве только хорошее, а в этом, может быть, и заключена высшая человеческая мудрость. Я вот до сих помню родных, их взгляды, улыбки, голоса, помню своих сверстников. Детство выцветает, выдыхается, но не забывается. А иногда для этого достаточно легкого толчка, например встречи с давним другом, чтобы освежить самые заветные и светлые воспоминания.

Уже после войны мы приехали как-то в Мариуполь с Катюшей, и я ее повел показывать наш дом, где когда-то жил с родителями. Показываю, а у соседнего дома человек сидит на лавочке, пригорюнившись, разглядывает свои ноги. Проходим мимо, вдруг он меня окликает:

– Витька! Ты меня не узнаешь?

Гляжу я на него и говорю:

– Христя, неужели это ты?

– Я, – отвечает. – Думал, ты меня не признаешь, столько лет прошло…

Это был приятель моего мариупольского детства, моих детских игр – Христофор. Во дворе мы все его называли просто Христей. Был он греком по национальности. На губах его редко можно было увидеть улыбку, в глазах веселье. В детстве с ним произошла трагедия. Один парень – у него был перочинный ножичек небольшой, – как бы шутя, во время игры ткнул его сзади. Шутка вышла боком – лезвие попало между позвонков прямо в нерв. В результате у Христи отнялись ноги, и он стал инвалидом.

– Юла пана эн кала, юла кала ки панда кала, Витя. – Он неожиданно заплакал. – Сас ту легорумеика, ты же должен немного помнить по-гречески…

У меня перехватило в горле. Я обнял его, прижал заросшее колючее лицо грека к своей груди:

– Конечно, все всегда будет хорошо, Христя, успокойся, я еще помню по-гречески: «Калимера!»

Постепенно, слово за словом, с трудом мы разговорились. Он засыпал меня вопросами: где я, чем занимаюсь, обзавелся ли семьей. Я ответил, что окончил летное училище, воевал, служу на Севере, женат – представил ему Катюшу – и папа двух очаровательных дочурок.

Христя мне рассказал, что войну они пережили трудно, особенно немецкую оккупацию, длившуюся почти два года. В октябре 41-го Мариуполь покинули отступающие советские войска. Никакой обороны города не было. С приходом немцев начались грабежи и расстрелы, многие из наших общих знакомых погибли или были угнаны на работу в Германию. С наступлением холодов пришел голод. Христя был вынужден торговать табаком на поселковом рынке, чтобы выжить и хоть как-то помочь своей матери и малолетним братьям. Уходя, немцы разъезжали по городу на мотоциклах с факелами и поджигали дома…

Рассказал Христя и о судьбе других наших общих знакомых и друзей, с которыми я когда-то учился (с некоторыми я позже и сам встретился в Мариуполе): Вова Орехов, Иван Волошкин, Коля Беркалов. Кто-то из них был пленен, кого-то насильственно вывезли на работу в Германию. После войны вернулись, судьба их, по словам Христи, сложилась благополучно: никого ни в какие лагеря, ни в какие леса не посылали. Вова Орехов окончил институт, на секретном заводе «Тяжмаш» работает в конструкторском бюро. Иван Волошкин – жил неподалеку от меня в поселке Гуглино – бригадир на «Азовстали», Беркалов тоже отучился, трудится на заводе.